Писатель Валентин Катаев - фигура далеко не однозначная. Чего стоят одни только его отношения с Иваном Буниным, которого Катаев сначала боготворил и называл своим учителем, а потом демонстративно втоптал в грязь - только за то, что Иван Алексеевич критически воспринял революцию.
Но что бы там ни было, для нас он бесконечно ценен одной лишь своей книгой - "Алмазный мой венец". Она стоит на полке москволюба в одном ряду с "Москвой и москвичами" Гиляровского, "Мастером и Маргаритой" Булгакова и "Осколками московской жизни" Антона Павловича Чехова.
"Помню маленькую церквушку Флора и Лавра, ее шатровую колокольню, как бы прижавшуюся к ампирным колоннам полукруглого крыла Вхутемаса. Церковка эта вдруг на моих глазах исчезла, превратилась в дощатый барак бетонного завода Метростроя, вечно покрытый слоем зеленоватой цементной пыли".
"Мы сидели в просторной прохладной пивной, уставленной традиционными елками, с полом, покрытым толстым слоем сырых опилок. Половой в полотняных штанах и такой же рубахе навыпуск, с полотенцем и штопором в руке, трижды хлопнув пробками, подал нам три бутылки пива завода Корнеева и Горшанова и поставил на столик несколько маленьких стеклянных блюдечек-розеток с традиционными закусками: виртуозно нарезанными тончайшими ломтиками тараньки цвета красного дерева, моченым сырым горохом, крошечными кубиками густо посоленных ржаных сухариков, такими же крошечными мятными пряничками и прочим в том же духе доброй, старой, дореволюционной Москвы".
"Над Триумфальной площадью с уютным садиком, трамвайной станцией и светящимися часами, под которыми назначались почти все любовные свидания, в размытом свете качающихся электрических фонарей косо неслась вьюжная ночь, цыганская московская ночь".
Оптика этой книги не совсем обычна - взгляд из семидесятых в двадцатые. Тем более ценен для нас этот взгляд.