"Трескаем сантуринское"
Антон Павлович Чехов любил и умел писать про еду. Классика жанра - конечно, "Сирена". Вторым эшелоном следуют рассказы вроде "Глупого француза". Да и вообще упоминания блюд и напитков ту тут, то там встречаются на его страницах.
И часто становятся мемами. Вот, казалось бы, "Ванька" - короткий рассказ про страдания мальчика, отданного в обучение, а, по сути, в прислуги. Но и там можно найти как минимум два перла.
Первый: "А на неделе хозяйка велела мне почистить селедку, а я начал с хвоста, а она взяла селедку и ейной мордой начала меня в харю тыкать".
И второй: "Милый дедушка, а когда у господ будет елка с гостинцами, возьми мне золоченный орех и в зеленый сундучок спрячь. Попроси у барышни Ольги Игнатьевны, скажи, для Ваньки".
Но сам писатель не был заправским едоком. Сначала этому мешала бедность, а потом - проблемы со здоровьем. Кроме того, Антон Павлович принадлежал к театральному миру, а там не до гурманства - было бы чем водку зажевать.
Отношения между Чеховым и едой вообще складывались очень странно, даже парадоксально. Его отец, таганрогский купец содержал лавку колониальных товаров. Но дела в лавке шли плохо, семья не вылезала из долгов. А колониальные товары были большей частью дороги и самим Чеховым не по карману. Ими, за редким исключением, можно было только любоваться.
Доходило до абсурда. Как-то раз юный Чехов купил на базаре живого гуся и всю дорогу до дома щипал его. Ничего личного - он просто хотел, чтобы птица погромче орала. Чтобы весь Таганрог узнал: Чеховы тоже могут себе позволить такую роскошь.
А один из однокашников и товарищ по парте Ефим Ефимьев вспоминал "завтрак из небольшого куска хлеба с салом, которым я, бывало, делился с Антоном... у него, кроме хлеба да печеной картошки с огурцом, ничего питательного не было".
Уже будучи знаменитым писателем, Антон Павлович часто навещал свой родной Таганрог. Тут-то он уж не отказывал себе ни в чем. Писал: "Садимся обедать и трескаем сантуринское. Обед приличный: хороший суп без твердого риса и цыплята".
Сантуринское - сладкое вино с греческого острова Санторини. Не удивительно - тогдашний Таганрог был в большой степени греческим городом.
"Налисабонился важно"
Сказывался и ракурс, в котором Чехов видел жизни. Саркастичный, критический, острый. Конечно, это отразилось и на восприятии еды.
В 1887 году Антон Павлович гостил у знакомого в Рагозиной Балке. Вот его гастрономические впечатления: "Утром чай, яйца, ветчина и свиное сало. В полдень суп с гусем - жидкость, очень похожая на те помои, которые остаются после купанья толстых торговок, - жареный гусь с маринованным терном или индейка, жареная курица, молочная каша и кислое молоко. Водки и перцу не полагается. В 5 часов варят в лесу кашу из пшена и свиного сала. Вечером чай, ветчина и все, что уцелело от обеда. Пропуск: после обеда подают кофе, приготовляемый, судя по вкусу и запаху, из сжареного кизяка".
Даже когда все, вроде бы, было прекрасно, Антон Павлович умел найти повод для недовольства. Писал родным все в том же 1887 году: "Не могу выразить, сколько я съел свежей зернистой икры и выпил цимлянского! И как это я до сих пор не лопнул!"
А годом раньше он писал приятелю, звенигородскому врачу Павлу Григорьевичу Розанову: "У Вас на свадьбе я налисабонился важно, не щадя живота. От Вас поехали... в "Эрмитаж", оттуда к Вельде, от Вельде в Salon... В результате: пустое портмоне, перемененные калоши, тяжелая голова, мальчики в глазах и отчаянный пессимизм".
И - другу Лейкину из подмосковного Бабкина: "Урожай на ягоды необычайный. До сих пор никак не можем одолеть крыжовника и малину. Жрем до отвала. Грибов не было, но в августе появились. Ежедневно хожу с братом и приношу множество. Белых грибов очень мало. Огурцы плохи и дороги, 60 коп. мера".
А вот печальное четверостишие, посвященное радостям дачной жизни в Бабкине:
Милого Бабкина яркая звездочка! Юность по нотам allegro промчится: От свеженькой вишни останется косточка, От скучного пира - угар и горчица.
Практически каждое упоминание о гастрономических удовольствиях сопровождалось у Чехова какой-нибудь неприятностью.
"Подумав немного, он положил на блины самый жирный кусок семги, кильку и сардинку, потом уж, млея и задыхаясь, свернул оба блина в трубку, с чувством выпил рюмку водки, крякнул, раскрыл рот…
Но тут его хватил апоплексический удар".
("О бренности")
Не более чем реквизит
Еда нередко становилась реквизитом в чеховских розыгрышах. Видимо сказывалась та же театральная среда.
Однажды Антон Павлович прицепил к лацкану пиджака омара из буфета и всем рассказывал, что это украшение из гигантского коралла. От омара пахло морем и приправами. Но многие все равно верили. Или, как минимум, делали вид.
Как-то раз сунул городовому в руки огромный арбуз, завернутый в бумагу. И взволнованно произнес: "Бомба! Неси в участок, да смотри, осторожнее".
Популярные в те времена баранки с тмином называл баранками со вшами. В поездах, случалось, представлялся поваром.
Становится понятным, почему одним из лучших друзей Чехова был Гиляровский. При очевидной разности в характерах, шутки у них обоих были запредельными. Правда, Гиляровский относился к еде более уважительно.
"Таганрогский салат" и другие
Впрочем, любимые блюда у Чехова были. Многие относят к их числу так называемый "таганрогский салат", которым Чеховы постоянно питались сначала в Таганроге, а потом и в Москве. В этот салат входило всего три ингредиента - вареная картошка, маслины и лук. Главным, а, возможно, и единственным его достоинством была дешевизна. Именно поэтому его и подавали.
А любви к нему никто особо не испытывал. Во всяком случае, когда писатель стал прилично зарабатывать, "таганрогский салат" незаметно покинул обеденный стол.
Зато Антон Павлович очень любил сладкие пироги с начинкой из кураги, вишневого или крыжовенного варенья. Возможно, что этим пристрастиям обязаны своим появлением пьеса "Вишневый сад" и рассказ "Крыжовник".
Неожиданно понравились вареники, которые подавали у детской писательницы Марии Владимировны Киселевой. Антон Павлович писал ей: "Кабинет мой показался мне противным, а обед подали такой (нас не ждали), что я с тоской вспомнил о Ваших художественных варениках".
Караси, жареные в сметане. Чехов любил их настолько, что приобрел в Мелихове пруд - в первую очередь для разведения карасей.
Антон Павлович воспевал их в уже упомянутом рассказе "Сирена": "Из рыб безгласных самая лучшая - это жареный карась в сметане; только чтоб он не пах тиной и имел тонкость, нужно продержать его живого в молоке целые сутки".
Чехов испытывал слабость к селедке. Супруга специально посылала их писатель в Ялту. Антон Павлович благодарил и хвастался: "Сельди я получил, спасибо. Тут как-то Ольга Михайловна привезла мне 2 десятка селедок, и я ем их все время".
Герой все того же рассказа "Сирена" рекламировал сельдь: "Самая лучшая закуска, ежели желаете знать, селедка. Съели вы ее кусочек с лучком и с горчичным соусом, сейчас же, благодетель мой, пока еще чувствуете в животе искры, кушайте икру саму по себе или, ежели желаете, с лимончиком, потом простой редьки с солью, потом опять селедки".
Случай же, произошедший с Ванькой Жуковым мы тут уже вспоминали.
Незабываемое таганрогское прошлое
Караси, сельди, икра. Детство, проведенное в Таганроге оставило свой отпечаток - Чехов был рыбоедом. И рыбачить, кстати говоря, тоже любил.
Ну удивительно, что у него очень много "рыболовных" рассказов: "Налим", "Дочь Альбиона", "Рыбье дело".
Вообще Антон Павлович всю свою жизнь любил таганрогские блюда из детства. Блины, пироги, рассольник, борщ с бараниной и помидорами. В Мелихове Чехов высадил вишневый сад и выращивал тыквы, малину, крыжовник.
Тыквы не только ели, в них еще засаливали огурцы. Получалось бесподобно.
Антон Павлович Писал Суворину: "Стою под деревом и ем вишни, и мне странно, что меня никто не гонит по шее. Бывало, в детстве мне каждый день драли уши за ягоды".
Чехову шел тридцать третий год. Взрослый, самостоятельный и состоявшийся мужчина. Знаменитость. Но вечно голодный таганрогский подросток никуда не исчез.
И, разумеется, Чехов любил уху. А также скумбрию в томате.
Чехов и устрицы
Кстати над одним из основных морских деликатесов - устрицами - Антон Павлович от души надругался. В рассказе "Устрицы" нищий голодный мальчик поедает эти устрицы: "Я сижу за столом и ем что-то склизкое, соленое, отдающее сыростью и плесенью. Я ем с жадностью, не жуя, не глядя и не осведомляясь, что я ем. Мне кажется, что если я открою глаза, то непременно увижу блестящие глаза, клешни и острые зубы...
Я вдруг начинаю жевать что-то твердое. Слышится хрустенье.
- Ха-ха! Он раковины ест! - смеется толпа. - Дурачок, разве это можно есть?"
Вообще у Чехова были довольно непростые отношения с устрицами. Антон Павлович писал: "Я хожу в Милютин ряд и ем там устриц. Мне положительно нечего делать, и я думаю только о том, что бы мне съесть и что выпить, и жалею, что нет такой устрицы, которая меня бы съела в наказание за грехи".
Устрицы, впрочем, отомстили. 22 июля 1904 года гроб с телом Чехова прибыл в Москву, на Николаевский вокзал, в специальном железнодорожном холодильнике для перевозки устриц. На нем так и было написано: "Устрицы".
Эти "устрицы" донельзя уязвили русскую интеллигенцию. "Московские ведомости" писали: "Маневровый паровозик, выплевывая пар и копоть, притащил к перрону долгожданный и печально знаменитый вагон номер Д-1734 с надписью, которая оскорбляет каждого нормального человека".
Хотя на самом деле ничего обидного в этих "устрицах" не было. Понятно, что никто там не готовился заранее к смерти пациента из России и не мастерил на этот случай специальный транспорт. Следовало поторапливаться, вот и арендовали первый попавшийся вагон-холодильник.
Проблемы со здоровьем
К сожалению, в последние годы писатель утратил возможность получать даже подобие удовольствия от хорошей еды. Уже в 1895 году Антон Павлович жаловался переводчику Федору Фидлеру, что если плотно поест, то не сможет работать. Поэтому он утром выпивал только чашку кофе и ограничивал свой обед небольшой порцией супа или бульона. Зато вечером плотно ужинал и сразу же ложился спать.
Антон Павлович говорил: "Для писания надо прежде всего избегать сытости".
И продолжал губить свое здоровье этой чудовищной диетой.
Куприн писал, как навещал его в Ялте: "Антон Павлович ел чрезвычайно мало и не любил сидеть за столом, а все, бывало, ходил от окна к двери и обратно. Часто после обеда, оставшись в столовой с кем-нибудь один на один, Евгения Яковлевна говорила тихонько, с беспокойной тоской в голосе:
- А Антоша опять ничего не ел за обедом".
Людмила Яковлевна - мать Антона Павловича.
Время от времени Чехов подходил к кому-нибудь из гостей и говорил (по воспоминаниям того же Куприна:
- Послушайте, выпейте водки. Я, когда был молодой и здоровый, любил. Собираешь целое утро грибы, устанешь, едва домой дойдешь, а перед обедом выпьешь рюмки две или три. Чудесно!..
Всем его было жалко - сил нет. Но болезнь прогрессировала.
И в рационе Антона Павловича появились новые предпочтения - которых лучше бы и не было. Он писал сестре Маше из Баденвейлера за месяц до смерти: "В 10 час. овсянка, протертая, необыкновенно вкусная и ароматичная, не похожая на нашу русскую".
Водка и шампанское
Кстати, к водке Чехов, будучи врачом, относился далеко не однозначно. В небольших количествах приветствовал, а в чрезмерных осуждал. Говорил: "Русский человек большая свинья. Если спросить, почему он не ест мяса и рыбы, то он оправдывается отсутствием привоза, путей сообщения и т. п., а водка между тем есть даже в самых глухих деревнях и в количестве, каком угодно".
И, будучи в Томске, ворчал: "Не помню ни одного сибирского интеллигента, который, придя ко мне, не попросил бы водки".
Чехову приписывают и любовь к шампанскому. В основном из-за одной истории. Якобы за несколько минут до смерти Антон Павлович крикнул "Ich sterbe (Я умираю - нем.)! Шампанского!"
Выпил бокал и, действительно, умер.
Но в воспоминаниях супруги Чехова все выглядело несколько иначе: "Пришел доктор, велел дать шампанского. Антон Павлович сел и как-то значительно, громко сказал доктору по-немецки (он очень мало знал по-немецки): "Ich sterbe..."
Потом взял бокал, повернул ко мне лицо, улыбнулся своей удивительной улыбкой, сказал: "Давно я не пил шампанского...", покойно выпил все до дна, тихо лег на левый бок и вскоре умолкнул навсегда".
В то время считалось, что при заболевании Антона Павловича шампанское облегчает страдания. Доктор, по сути, дал Чехову обезболивающее.
А на самом деле Антон Павлович любил французское вино Понте-Кане и клерет из гурзуфского губонинского винограда. Впрочем, в Италии он пил кьянти. Сам делал настойки и наливки - на березовых почках, смородиновом листе и так далее. Это искусство Чехов унаследовал от своего отца.
Из книги: Алексей Митрофанов, "Любимая еда русских писателей".