Дом Правительства (улица Серафимовича, 2) был выстроен в 1931 году Борисом Иофаном на месте древнего Винно-Соляного двора — с Корчемной конторой, аустерией и прочими подразделениями соответствующего характера. Или же "Дом на набережной", как его прозвали с легкой руки писателя Юрия Трифонова — одного из здешних обитателей.
Пока Трифонов не стал писателем и не издал свой роман, (который так и называется — "Дом на набережной"), дом часто называли "Допром". Игра слов невеселая — ведь "Допр" это "дом предварительного заключения". Отчасти, так и было — дом впереди не только по числу мемориальных досок, но и жильцов, увезенных отсюда на Лубянку.
Когда журналисту Михаилу Кольцову дали здесь квартиру, друзья поздравляли его. Но получалось неискренне. И лишь Корней Чуковский высказал, что думал:
— Ах, какая напасть! Вселяться в этот жуткий замок решительно нельзя. Но ведь и ослушаться и не вселиться — тоже невозможно. Вот беда-то!
Кольцов, ясное дело, вселился. И однажды зашел по-соседски к Подвойскому. Вскоре пришел и писатель Антонов-Овсеенко. Оглядел всю компанию. И мрачно сказал:
— А ведь по нынешним временам, собравшись втроем, мы попадаем под подозрение.
Увы, он в очень большой степени был прав.
* * *
Дом делали на совесть: 24 подъезда, 505 квартир, почта, телеграф, сберкасса, прачечная, трехэтажный корпус с продовольственным и промтоварным магазином и парикмахерской, столовая, детский сад, поликлиника, клуб, спортзал, кинозал.
Мимо проплывали прогулочные теплоходики, и экскурсоводы рассказывали гостям столицы:
— Вот, товарищи, архитектор Иофан построил дом — символ новой жизни. В таких бытовых условиях будут жить вскоре все советские люди.
"Серая громада висла над переулочком, по утрам застила солнце, а вечерами сверху летели голоса радио, музыка патефона. Там, в поднебесных этажах, шла, казалось, совсем иная жизнь, чем внизу, в мелкоте, крашенной по столетней традиции желтой краской", — писал Юрий Трифонов. Действительно, задача ставилась не пообещать "всем людям", пусть даже советским, заманчивое будущее, а, напротив, подчеркнуть недосягаемость той жизни, что происходила в этом сером здании.
Так и получилось, на протяжении всего советского периода это был дом для избранных. Здесь проживал маршал Тухачевский. Академики — Варга, Тарле. Авиаконструктор Микоян. Композитор Александров. И множество советских деятелей — кто со счастливой судьбой, а кто и с трагической.
Правда, иной раз случались критики, не понимавшие, куда на самом деле ветер дует. Они могли и мимоходом нелицеприятно отозваться о постройке. К примеру, журнал под названием "Бригада художников" дерзнул поместить его фото с таким комментарием: "Дом Правительства на Берсеневской набережной. Фонарь в стиле "ампир" хорошо гармонирует с домом, показывая неприемлемость данного объекта для искусства СССР".
И автор сразу получил гневную отповедь. Да не от кого-нибудь, а от Ильфа и Петрова. Ирония названных фельетонистов была беспощадной: "Точка. Объект неприемлем. Обвинение тяжелое. Мы готовы даже допустить, что справедливое, предварительно узнав, в чем дело. Но положение безнадежное. "Не задавай кассиру вопросов".
После такой лаконичной и беспардонной критики обхаянному архитектору остается одно — снять лиловые подтяжки и повеситься на том самом фонаре в стиле "ампир", который "так хорошо гармонирует с домом". Хорошо, что фонарь снесли уже вместе с храмом, и жизнь архитектора покуда в безопасности...
Обратимся прямо к редакции.
— Товарищи редколлегия, дорогие товарищи (по алфавиту) Вильямс, Вязьменский, Дейнека, Кондраков, Малкин, Моор, Мордвинов, Новицкий, Перельман, Соколов-Скаля и Точилкин! Не считаете ли вы, что критик уже сделал свое дело и ему давно пора уйти из журнала? Не бойтесь! Вперед! Ведь вас много (если считать по алфавиту), а он один. Его очень легко взять врасплох. Подстерегите его, когда он будет сочинять очередные трамвайно-архитектурные выпады, схватите его (вас так много!) и унесите из редакции".
Ильф и Петров в порыве праведного гнева даже не заметили, что слово «гармонирует» здесь используется, мягко скажем, некорректно. И сами принялись его использовать в том же кривом значении. Еще бы — под угрозой новый дом, архитектурный флагман. Здесь не до филологических изысков.
* * *
Даже кинотеатр "Дома на набережной" — известный всем "Ударник" был лучшим из московских кинотеатров. В журнале «Строительство Москвы» за 1931 год вышла статья с абсурдным заголовком: ""Ударник" — самое мощное кино в СССР". Словно намек на то, что северный фасад этого дома напоминает гусеничный трактор.
Многое в этой статье было посвящено недостаткам. Но зато каким!
"Гардероб слишком мал, не рассчитан на полную вместимость зала и имеет малый фронт приема и выдачи одежды". Или вот еще претензия: "Удивление вызывает лестница на второй балкон... Она представляет весьма сложный узел, очень опасный при пожаре". Много ли кинотеатров имеют балконы? Здесь же их — первый, второй... Да еще сложный узел какой-то.
* * *
Есть в этом доме и театр. По иронии судьбы, самый несерьезный в городе — Театр эстрады. Правда, въехал он сюда гораздо позже — в 1961 году. Ранее вместо него размещался клуб имени Рыкова, затем клуб имени Калинина, потом Детский театр, после него кинотеатр и, наконец, Театр эстрады.
Что там говорить — сам жанр эстрады далеко не театральный. Это и не поэма, и не пьеса. Даже не легкий водевиль. Это для праздничных концертов с алкогольной составляющей. А тут — целый театр. Театрище. И в самом центре столицы.
Он, кстати, являлся главной эстрадной площадкой страны. Купить в кассе билеты? Полноте! Их надобно было «доставать» — через знакомых, с переплатой.
Здесь же устраивались просмотры и прослушивания новичков. Николай Павлович Смирнов-Сокольский грозно восседал в жюри, на месте председателя. Был строг. Его побаивались.
Однажды некий молодой актер выступил, в общем-то, с вполне приличным номером. Но, глядя на Сокольского, засмущался и что-то вышло смазано, неловко.
Номер закончился. Все напряженно смотрели на председателя. И тут джазмен Утесов, тоже член жюри, проговорил:
— Коля, не надо ругать. Ты уже давно заслужил право хвалить.
У Леонида Утесова был легкий характер.
* * *
Была здесь и своя парикмахерская. И тоже не простая, элитарная. Поэт Лариса Миллер вспоминала: "Возле кинотеатра "Ударник" находилась наша "придворная парикмахерская", куда мама часто брала меня с собой за компанию и для забавы. Я и правда забавляла весь зал, читая стихи и распевая песни. Особенным успехом пользовались песни Вертинского, которые всегда бисировала. А публика там была требовательная. Парикмахеры походили на лордов: сдержанные, корректные, целовали дамам ручки. Один из них — седовласый и статный — был, конечно, первым лордом и лучшим мастером. Все они, независимо от габаритов и возраста, как бабочки вокруг цветка порхали в безукоризненно белых халатах вокруг своих дам, орудуя щипцами с легкостью необычайной: нагревая, осуждая, вертя их в воздухе, прикладывая на мгновенье к губам, чтоб, доведя до нужной кондиции, соорудить нечто феерическое на дамской голове. Огромные зеркала, широкие окна, где на подоконниках почему-то стояли потрескавшиеся от времени мраморные бюсты не то древнеримских богинь, не то матрон. Не парикмахерская, а дворцовая зала".
Разумеется, советская элита не могла себе позволить меньший шик.
* * *
Напротив же дома, естественно, разбили сквер и пустили фонтан. Юрий Олеша наблюдал, как тот фонтан снимали кинокамерой: "Видел в сквере перед Домом правительства, как кинохроника снимала фонтан. Они всегда снимают так, что создается впечатление, что люди возятся, тянут, канителятся. Все это требует от них затраты времени, явно лишней, — затраты движений, разговоров, оценок. Я никогда не видел, чтобы уже сняли. Всегда только "сейчас снимут". Встают, садятся, сажают вместо себя другого, ищут каких-то подпорок, смотрят в небо. Я убежден, что это от бездарности, от самовлюбленности. Вот так канительно тянется и дело всей кинематографии, которая у нас почти исчезла.
Что касается фонтана, то он был великолепен. Во-первых, белый, дымный, во-вторых, широкоплечий, в-третьих, вызывающий жуткую мысль о том, чтобы его открыть в комнате, в-четвертых, навевающий прохладу, в-пятых, падающий всеми своими лапами в бассейн, который, как это ни странно, — зелен и в котором плавают листья... Идиоты с киноаппаратом казались в сравнении с фонтаном отталкивающими".
Да и самим жителям Дома на набережной суета вокруг фонтана тоже, видимо, казалась несколько избыточной.