Дом Владимира Даля

"Дожить бы до конца словаря"

Одно из любопытнейших московских зданий - музей Владимира Даля (Большая Грузинская улица, 4/6). Именно здесь была проведена заключительная часть работы над его величайшим трудом - четырехтомного "Толкового словаря живого великорусского языка". Труд был настолько масштабный, что автор, бывало, не верил, что когда-нибудь поставит под ним последнюю точку. Частенько говорил: "Ах, дожить бы до конца Словаря! Спустить бы корабль на воду, отдать бы Богу на руки!"

Владимир Даль.
Владимир Даль в своем доме

Сам император Александр Второй из своих личных средств финансировал издание этого четырехтомника.

Кстати, Даль был не только известным филологом, но еще и врачом. Писатель и биограф Даля П. И. Мельников-Печерский писал о времени его работы в Петербурге, в Военно-сухопутном госпитале: "Здесь он трудился неутомимо и вскоре приобрел известность замечательного хирурга, особенно же окулиста. Он сделал на своем веку более сорока одних операций снятия катаракты, и все вполне успешно. Замечательно, что у него левая рука была развита настолько же, как и правая. Он мог левою рукой и писать и делать все, что угодно, как правою. Такая счастливая способность особенно пригодна была для него, как оператора. Самые знаменитые в Петербурге операторы приглашали Даля в тех случаях, когда операцию можно было сделать ловчее и удобнее левою рукой".

Знаменитый хирург Пирогов примечал: "За что бы ни брался Даль, все ему удавалось усвоить".

В доме хранилось множество ценных вещей, при тех или иных обстоятельствах доставшихся Далю. В частности, легендарный перстень Пушкина, который умирающий поэт вручил Владимиру Ивановичу со словами: "Бери, друг: мне уж больше не писать". Пушкин считал тот перстень талисманом, помогающим, в частности, в стихосложении.

Поэт же Владимир Жуковский и вовсе подарил Далю последний сюртук Пушкина. Владимир Иванович писал: "Досталась от В. А. Жуковского последняя одежда Пушкина, после которой одели его, только чтобы положить в гроб. Это черный сюртук с небольшою, в ноготок, дырочкою против правого паха. Над этим можно призадуматься. Сюртук этот должно бы сберечь и для потомства; не знаю еще, как это сделать; в частных руках он легко может затеряться, а у нас некуда отдать подобную вещь на всегдашнее сохранение".

В результате Даль передарил сюртук Погодину.

Брокгауз и Ефрон относятся скептически

Далеко не все современники оценили по заслугам труд Даля как составителя словаря и вообще его вклад в мировую и, в частности, русскую цивилизацию. А самое авторитетное издание - Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона поместил о нем, можно сказать, разгромную статью: "Ни морской корпус, ни медицинский факультет не могли дать Далю надлежащей научной подготовки, и он до конца дней остался дилетантом-самоучкой. На свой настоящий путь Даль попал чисто инстинктивно, и собирание материалов у него шло сначала без всяких определенных научных целей. Только личные отношения к писателям пушкинской эпохи, а также к московским славянофилам, помогли ему сознать свое настоящее призвание и поставили определенные цели деятельности.

Его словарь, памятник огромной личной энергии, трудолюбия и настойчивости, ценен лишь как богатое собрание сырого материала, лексического и этнографического (различные объяснения обрядов, поверий, предметов культуры и т.д.), к сожалению, не всегда достоверного. Даль не мог понять (см. его полемику с А. Н. Пыпиным в конце IV т. Словаря), что ссылки на одно "русское ухо", на "дух языка", "на мир, на всю Русь", при невозможности доказать, "были ли в печати, кем и где говорились" слова в роде пособ, пособка (от пособить), колоземица, казотка, глазоем и т.д., ничего не доказывают и ценности материала не возвышают. Характеристичны слова самого Даля: "с грамматикой я искони был в каком-то разладе, не умея применять ее к нашему языку и чуждаясь ее не столько по рассудку, сколько по какому-то темному чувству, чтобы она не сбила с толку" и т. д. (напутное слово к Словарю).

Этот разлад с грамматикой не мог не сказаться на его Словаре, расположенном по этимологической системе "гнезд", разумной в основе, но оказавшейся не по силам Далю. Из-за этого у него "дышло" (заимствованное из нем. Deichsel) стоит в связи с дыхать, дышать, "простор" - с "простой" и т. д. Тем не менее, Словарь Даля до сих пор является единственным и драгоценным пособием для каждого занимающегося русским языком. Даль один из первых занимался также русской диалектологией и был превосходным практическим знатоком русских говоров, умевшим по двум-трем сказанным словам определить местожительство говорящего, но никогда не мог воспользоваться этим знанием и дать научную характеристику знакомых ему диалектических особенностей. Как писатель-беллетрист Даль теперь почти совсем забыт, хотя в свое время высоко ставился такими ценителями, как В. Г. Белинский, И. С. Тургенев и др.

Многочисленные повести и рассказы его страдают отсутствием настоящего художественного творчества, глубокого чувства и широкого взгляда на народ и жизнь. Дальше бытовых картинок, схваченных на лету анекдотов, рассказанных своеобразным языком, бойко, живо, с известным юмором, иногда впадающим в манерность и прибауточность, Даль не пошел, и главная заслуга его в этой области заключается в широком пользовании этнографическим материалом. Своей этнографической ценности некоторые очерки Даля не утратили до сих пор".

Лишь по прошествии времени Даль был оценен адекватно.

И Мельников-Печерский тоже

Кстати, уже упоминавшийся Мельников-Печерский, тоже большой трудяга, проживал в этом же доме на Большой Грузинской улице. Дочь его писала, что отец работал "дни и ночи, не выходя из кабинета, работал поневоле, чтобы снискать пропитание семье, и нужно правду сказать, этой нужде много обязаны своим появлением лучшие беллетристические произведения его".

Сказано, конечно, несколько жестоко по отношению к отцу, но зато честно.