Первый цирк на этом месте (Москва, Цветной бульвар, 13) был открыт еще до революции, и был известен как цирк Саламонского. Чем только здесь ни занимались. Это, между прочим, "ленинское место". Основатель большевизма был тут в летом 1918 года. Он приезжал сюда не клоунов смотреть, а напутствовать мобилизованных на фронт жителей Бутырского района. Но мобилизованных срочно отправили на пожар вдруг запылавшего склада у станции Симоново Московско-Казанской железной дороги. Ильич их так и не дождался и отправился в Лефортово, напутствовать лефортовских мобилизованных.
А в девятнадцатом году решили, что в жизни цирка поубавилось и восстановили его, но уже как жанр искусства. В результате было образовано объединение "Союзгосцирк". И главным цирком стал, опять же, бывший Саламонского.
По мнению Чехова, здание цирка напоминало тогда опрокинутый супник. Видимо, это придавало цирку некую домашность. Если в театр ходили в настроении приподнятом, то в цирк - не то, чтобы опущенном, но явно приземленном. До революции здесь пользовался потрясающим успехом клоун Танти, выступавший с дрессированной свиньей. Затем Танти попал на скамью подсудимых. Газеты писали: "На 17 апреля будет фигурировать на скамье подсудимых... известный клоун цирка, любимец московской публики г. Танти. Дело это возбуждено его сожительницей, кастеляншей Варшавского дворца, г-жею Криштофович, требующей содержания для своего ребенка, явившегося результатом шалостей клоуна," - сообщали газеты. Суд приговорил обоих к церковному покаянию, а клоуна - еще и к алиментам.
Свинью же Танти продал за большие деньги на съедение купцам.
А секретарь В. Гиляровского Н. И. Морозов описывал невероятный номер, показанный здесь, в цирке Саламонского известным дрессировщиком А. Дуровым: "В одно из посещений Столешников Анатолий Леонидович рассказал нам, как он выдрессировал гуся, который кланялся московскому генерал-губернатору. В свое время поэтому поводу в Москве было много шума и разговоров. Подготовив гуся к этой "роли", Дуров поехал к генерал-губернатору и просил его разрешить расклейку по городу афиш об этом фокусе и посетить цирк в указанный вечер, когда ученый гусь будет ему кланяться. Тот добродушно согласился. Москва с нетерпением ожидала нового номера. Наконец настал этот вечер.
На арену, под гром аплодисментов, вышел Дуров с гусем на руках. Он поставил своего ученика на барьер, покрытый малиновым бархатом, и тот затопал вразвалку по барьеру, направляясь к креслу, занятому высшим начальником. Каждый из зрителей, не сводя глаз, с напряженным вниманием наблюдал за "ученой" птицей и ждал, что будет дальше. К удивлению всех, гусь остановился именно против кресла генерал-губернатора и отвесил ему первый поклон. Взрыв аплодисментов и хохота потряс стены цирка. Гусь отвесил второй поклон. Снова бурные рукоплескания. Наконец третий. В этот момент к нему подоспел Дуров, взял его на руки и, раскланиваясь в ответ на аплодисменты и крики одобрения, удалился с арены.
На другой день генерал-губернатор не утерпел и вызвал к себе Дурова.
- Слушайте, Анатолий Леонидович, ведь гусь - глупейшая птица... Хе-хе-хе!.. Как это так... Неужели можно добиться... научить птицу распознавать людей?
И Дуров объяснил секрет дрессировки.
- Начал я дрессировку с того, что под барьер, против вашего кресла, поставил гусиную кормушку. Всякий раз, когда гуся нужно было кормить, я ставил его на барьер и вел до того места, где был корм. С течением времени он привык к порядку кормления и уже без труда находил свою еду. Перед представлением гусь некоторое время голодал, и, когда во время сеанса я поставил его на барьер, проголодавшаяся птица, естественно, с особой охотой затопала к своему корму, предвкушая вкусный и обильный ужин. Но кормушка заранее была убрана. Гусь опустил голову и с удивлением поднял ее. Получился первый поклон. Гусь снова опустил голову в надежде утолить голод, но напрасно - получился второй поклон. После третьей попытки поужинать он был снят мною с барьера".
Да, гениальное, как всегда, просто.
* * *
Бывший наездник, а впоследствии владелец цирка Саламонский распорядился выдавать бедным студентам ежедневно двадцать контрамарок. Тем не менее, интеллигенция не слишком жаловала этот жанр искусства. Отношение к нему формировалось с детства. К примеру, маленькая девочка Катя Андреева так относилась к цирку (по своим же собственным воспоминаниям): "Цирк я не любила. Я его боялась… Клоуны были очень страшные, а то, что они делали... казалось мне очень глупым, ничуть не забавным. Акробатов, что качались и кувыркались под потолком, я тоже боялась, то есть боялась за них… Дрессировка животных - и диких и домашних - казалась мне издевательством над зверями. И я их жалела."
Эта девочка впоследствии стала супругой знаменитого поэта, Екатериной Алексеевной Андреевой-Бальмонт.
А многие родители-интеллигенты даже запрещали своим детям радоваться клоунским проделкам. К примеру, когда маленькая Ариадна Эфрон стала в цирке над ними смеяться, мама ее, поэтесса Марина Цветаева произнесла: "Слушай и помни: всякий, кто смеется над бедой другого, - дурак или негодяй; чаще всего - и то и другое. Когда человек попадает впросак - это не смешно; когда человека обливают помоями - это не смешно; когда человеку подставляют подножку - это не смешно; когда человек теряет штаны - это не смешно; когда человека бьют по лицу - это подло. Такой смех - грех".
Недолюбливал искусство цирка и поэт Максимилиан Волошин. И тоже, по большому счету, из-за клоунов. Он посвятил цирку целое стихотворение:
Клоун в огненном кольце... Хохот мерзкий, как проказа, И на гипсовом лице Два горящих болью глаза. Лязг оркестра; свист и стук. Точно каждый озабочен Заглушить позорный звук Мокро хлещущих пощечин. Как огонь, подвижный круг... Люди - звери, люди - гады, Как стоглазый, злой паук, Заплетают в кольца взгляды. Все крикливо, все пестро... Мне б хотелось вызвать снова Образ бледного, больного, Грациозного Пьеро... В лунном свете с мандолиной Он поет в своем окне Песню страсти лебединой Коломбине и луне. Хохот мерзкий, как проказа; Клоун в огненном кольце. И на гипсовом лице Два горящих болью глаза...
Это стихотворение он, кстати, посвятил Андрею Белому.
Не говоря уже о том, что в прессе то и дело попадались сообщения такого рода: "13 ноября, в цирке Саламонского, во время скачек в пантомиме "Тамара", артист - английский подданный Франц Кариот, 17-летний юноша, упал с лошади и переломил себе левую ногу. Несчастный был замертво унесен со сцены".
Кроме того, цирковые горячие парни были и сами не прочь покалечить друг дружку. В частности, в 1889 году "Московский листок" опубликовал заметку под названием "Самосуд в цирке Саламонского: "Ночью на 7 января, в цирке Саламонского, у конюхов, крестьян Никифорова и Соболева, взломан был сундук, стоявший в конюшне, из которого были унесены вещи, стоящие 37 рублей. В краже был заподозрен конюх, крестьянин Раненбурнского уезда Николай Жабин.
- Ты, это любезный, куда уходил вчера вечером? - допрашивали его на другой день Никифоров и Соболев.
- По своим делам отлучался, - ответил он.
- Врешь, ты наши вещи украл?
- Нет, - начал божиться Жабин.
- Надо бы его постращать хорошенько, - предложил один из иностранцев, служащий у Саламонского.
Для простаков слово это имело вес. Трое из служителей бросились на несчастного Жабина и начали его хлестать кнутами и наносить удары кулаками; они нанесли ему настолько сильные побои, что бедняка нашли нужным отвезти в Ново-Екатерининскую больницу".
Видимо, постоянное общение со смертью или же, как минимум, смертельными опасностями, ожесточили служителей этого цирка.
* * *
Цирком также возмущались писатели Ильф и Петров. Точнее говоря, не самим цирком - это, вероятно, не было бы им позволено, а одним событием из жизни Первого госцирка - международным матчем по боксу. "Мы не настолько богаты, чтобы прекратить продажу водки, но прекратить бокс мы можем без всякого финансового ущерба," - призывали гуманисты.
А бокс в те времена действительно считался не спортивной дисциплиной, а вовсе цирковой. Те же авторы описывали ажиотаж, возникший здесь во время состязания боксеров: "Здание цирка напоминало Вавилон, осажденный полчищами царя Кира. Билетов давно уже не было. Толпа ревела. Кто-то предложил ломать двери. Затея публике понравилась. Некоторые наиболее рьяные любители бокса, с большими развевающимися клешами и физиономиями, на которых было написано только одно слово - "Бей", принялись за практическое разрешение дверной проблемы. Двери хрустнули. Однако своевременное появление милиции внесло в вопрос некоторую ясность.
Нас окружили хриплые личности. В их ладонях были зажаты потные комочки билетов. Хриплые личности конспиративно дышали в уши покупателей:
- Вторые места за ложами - пять рублей. По дешевке отдаем, гражданин. В кассе полтора рубля.
Я хотел было запротестовать, но спутник крепко сжал мою руку.
- Молчите, - прошептал он, - вы ничего не понимаете. Это действительно баснословно дешево.
В его глазах появился огонек безумия. Я стал вглядываться в окружающих. Раскрытые рты, бешено работающие локти, съехавшие на затылок шляпы, растрепанные усы, треснувшие стекла очков - все это красноречиво указывало на то, что друг мой мог гордиться большим количеством единомышленников".
А дальше - матч глазами человека, не имеющего представление о боксе вообще: "Мы уселись.
Посреди арены выделялся досчатый квадрат, окруженный тройным рядом доброкачественных веревок, обмотанных для крепости тряпками.
- Скажите, пожалуйста, - обратился я к соседу справа, - зачем эти веревки? По ним будут ходить?
Сосед - ласковый старичок - общительно улыбнулся.
- Вы, верно, никогда не были на боксе. Это - ринг. Веревки нужны для того, чтобы боксеры не могли убежать.
- За чем же им убегать? - усмехнулся я. - Ведь не будут же их бить, надеюсь.
Старичок ткнул меня пальцем в живот и хихикнул:
- Шутить изволите!..
Я начал успокаиваться.
- Вот, вот! - воскликнул мой друг. - Начинается!
На ринг неуклюже пролезли через веревки два худых и даже изможденных мальчика. Один был в красных трусиках, другой - в белых. Недалеко от ринга поместился врач в белом халате с красным крестом на рукаве и с перевязочными материалами в руках.
Тяжелое предчувствие сжало мое сердце.
- Зачем врач? - спросил я друга?
- Да не мешай же, ч-черт, - нетерпеливо сказал друг, - смотри лучше. Вот этот, блондин с могучей грудью, в красных трусах - финляндец, а этот - самобытный гигант в белых - наш, советский.
- Не понимаю я этих родителей, - заметил я. - Довести своих детишек до такого состояния могут только черствые, злые люди. И куда только сморит деткомиссия?
- Иэх, - сказал ласковый старичок, с вожделением потирая руки, - наложит сейчас наш советский басурману ихнему по первое число!
На ринг вылез главный судья и зычно заявил:
- Заключительный день международных состязаний по боксу.
После этого ударил гонг. Самобытный гигант подошел к блондину с могучей грудью и ударил его по морде. Из носа блондина пошла кровь.
Я судорожно вцепился в руку ласкового старичка.
- Послушайте, папаша, вы ничего не заметили?
- Долбай его! - завизжал старичок, отмахиваясь от меня, как от мухи. - Добивай гада!
В ужасе я обхватил туловище друга.
- Пусти, - прохрипел он, - отпихивая меня ловким боковым ударом и бешено аплодируя. - В живот цель, в живот!
Ободренный гигант трахнул блондина в ключицу. Блондин закрылся рукавицами, как кот, и попятился. Но веревки преградили ему путь. Блондин с отчаянием оглянулся - выхода не было. Тогда он, неловко маша руками, полез на самобытного гиганта.
- Милиционер!!! - крикнул я. - Помогит...
Друг с помощью ласкового старичка зажал мне рот.
Ты с ума спятил! - зашептал он. - Хочешь угодить в отделение за хулиганство?"
А дальше авторы немножко фантазировали - советовали журналистам писать в разделе происшествий тем же языком, которым пишутся отчеты о боксерских состязаниях. И приводили пример: "Вчера ночью на Новинском бульваре состоялась полная захватывающего интереса встреча чемпиона Кольки Золотого Зуба с проходившим по бульвару неизвестным вузовцем.
Мощным ударом в переносицу Колька Золотой Зуб свалил неизвестного на панель, но неизвестный поднялся и попытался убежать. Из носа его хлынула кровь. Но Колька не растерялся. Со свойственной ему блестящей техникой он настиг противника и ударом в висок нокаутировал его.
Собравшиеся: Митька-Колбаса, Гаврик-Черная Рука и Тишка с Марьиной рощи считали до десяти. Неизвестный не поднялся. Окрыленный блестящей победой, Колька Золотой Зуб снял с вузовца пальто и, взяв из кармана толстовки 3 р. 75 к., удалился.
Этот матч впишет в Колькину дактилоскопическую карточку новую блестящую победу".
А между прочим, к прекращению мордобития здесь призывали вовсе не церковные служители, а писатели, которые, наоборот, активно призывали к сносу храмов.
Мораль - вещь далеко не однозначная. Тем более, что и без бокса цирк в какой-то степени воспитывал жестокость. В сороковые годы прошлого столетия был в ходу даже такой стишок народного изготовления:
Дети в цирке побывали И там тигров увидали. Дома бабушку связали И на части разорвали.
Ничего не поделаешь, таково цирковое искусство.
* * *
Зато пламенные революционеры цирк любили. В частности, когда Ларису Рейснер приглашали посетить театр, она категорически настаивала на том, чтобы театр заменили цирком. Ей нравилось все то, что возмущало Андрееву-Бальмонт, Цветаеву, Ильфа и Петрова.
Здесь ставили грандиозную пьесу В. В. Маяковского под названием "Мистерия-буфф". Сам Луначарский рассыпался в комплиментах этому произведению: "Единственной пьесой, которая задумана под влиянием нашей революции, поэтому носит на себе ее печать, задорную, дерзкую, мажорную, вызывающую, является "Мистерия-буфф".
Правда, при этом делился сомнениями: "Я, конечно, не поручусь за ее успех, я только слышал ее в чтении автора и перечел сам. Как литературное произведение это очень оригинально, сильно и красиво. Но что выйдет при постановке, я еще не знаю. Я очень боюсь, как бы художники-футуристы не наделали в этой постановке миллионов ошибок.
В футуризме есть одна прекрасная черта: это молодое и смелое направление. И поскольку лучшие его представители идут навстречу коммунистической революции, постольку они легче других могут стать виртуозными барабанщиками нашей край ной культуры. Но вместе с тем они являются порождением известной эстетической пресыщенности старого мира, они склонны к штукам, к вывертам, ко всему редкому и небывалому.
Если "Мистерию-Буфф" Маяковского поставить, снабдив всякими экстравагантностями, то она - будучи ненавистна старому миру по своему содержанию - останется непонятной новому миру по своей форме.
А между тем ее текст понятен всякому, идет прямо в сердце рабочего человека, красноармейца, представителя крестьянской бедноты. Он сам говорит за себя.
Это веселое символическое путешествие рабочего класса, после революционного потопа постепенно освобождающегося от своих паразитов, через ад и рай, в землю обетованную, которая оказывается нашей же грешной землей, только омытой революционным потопом и на которой все "товарищи вещи" ждут с нетерпением своего брата трудящегося человека. И написано все это острым, прямым, звонким языком. Так что на каждом шагу попадаются такие выражения, которые, быть может, станут ходячими.".
Опасения, однако же, не подтвердились, и передводчица сей пьесы (а она была написана на русском языке, после чего переведена на официальный язык Коммунистического интернационала - немецкий, на каковом и показывалась делегатам Третьего конгресса Коминтерна в 1921 году) Рита Райт описывала это действо с чистым, искренним восторгом: "Спектакль шел в море разноцветных огней, заливавших арену то синевой морской волны, то алым адским пламенем.
Изобретательности режиссера, художников, композитора, казалось, не было конца. Во втором акте, когда за демократическую республику выступает француз - Клемансо, а остальные кивают в такт головой и машут руками, музыка начиналась "Марсельезой" и переходила в развеселый мотив из "Мадам Анго".
В третьем действии хор пародировал мелодии "Травиаты", в аду плясал целый кордебалет чертей и чертовски хорошеньких ведьм, а в конце черно-красную толпу обитателей ада сносила, вытесняя с арены, голубая волна нечистых.
Финальное действие развернулось в победный марш нечистых и парад всех участников спектакля под гром "Интернационала", подхваченного всей многоязычной аудиторией.
"Мистерия-буфф" и на чужом языке стала революционным, народным спектаклем.
Маяковского долго вызывали. Наконец он вышел на средину арены, с какой-то совершенно несвойственной ему неловкостью сдернул кепку и поклонился представителям всего земного шара, о судьбе которого он только что рассказал".
А сатирик В. Ардов давал страждущим рекомендации - как пройти в цирк совершенно бесплатно: "Захватите с собою небольшое домашнее животное - собачку, белую крысу, кошку, канарейку. Непременно повяжите животному шею бантом из шелковой ленты. С таким животным на руках подходите к контролеру и говорите ему:
- Это не ваша?.. Иду, понимаете ли, мимо цирка, вдруг вижу, эта шельма бегает (прыгает, порхает) по улице... Не иначе, как дуровская тварь... Кис-кис (цып-цып, фью-фью, чмок-чмок), - говорю, - пойди сюда, дурашка... Как тут пройти к Дурову?
Получив справку, как добраться за кулисы, заходите в фойе, снимаете с "дуровской твари" ленту и, сообщив ей первоначальную скорость несильным пинком, идете в амфитеатр, откуда до вас уже долетают манящие звуки оркестра, аплодисменты и смех публики".
Следовал ли кто-нибудь этому остроумному совету, или нет - история, увы, умалчивает.
* * *
Кстати, в то время, в первые десятилетия советской власти в цирке позволялось многое. Московский обыватель Н. П. Окунев писал: "Передаются из уст в уста остроты популярных клоунов Бима и Бома, которые то портрет Троцкого "повесят", то изображение Ленина "поставят к стенке", то, будто бы, - один в белом, а другой в красном балахонах, заводят борьбу перед троном, на котором лежат атрибуты царской власти, и в разгаре борьбы не увидят, как некто "в пейсах" воссядет уже на этот трон, а когда им резонер, артист того же цирка, скажет, указывая на занятый трон: "Что вы деретесь попусту, - разве не видите?", - они отвечают: "Мы-то видим, а вот эти дураки чего смотрят?", - и при этом показывают пальцем на гогочущую публику цирка. И много такого рассказывают про Бима и Бома, но я не верю, что они могут безнаказанно так острить. Вероятно, это выдумки тех таинственных остряков, которые сочиняют анекдоты".
Зря, зря не верил москвич Окунев. В цирке было значительно больше, как сейчас бы сказали, гражданских свобод. В частности, в двадцатые работал в цирке на Цветном клоун Виталий Лазаренко. В какой-то момент он обращался к шпрехшталмейстеру с пафосной фразой:
- А я стою за советскую власть!
- Почему? - спрашивал, как будто сильно удивившись, шпрехшталмейстер.
- А потому, что я не хочу сидеть за нее, - отвечал Лазаренко.
И ничего ему не было.
Впрочем, и в более поздние годы к "цирковым" отношение было гораздо гуманнее, чем, к примеру, к писателям. В частности, когда после победы над фашистами в Москву впервые завезли бананы, знаменитый клоун Карандаш придумал актуальную репризу. Шпрехшталмейстер спрашивал у него:
- Как живешь, Карандаш?
А Карандаш отвечал:
- Как в Африке: хожу голый и ем бананы.
Другая реприза была еще хлеще. Карандаш выходил на арену с мешком картошки в руках. После чего садился на него и затихал. Шпрехшталмейстер спрашивал:
- Карандаш, почему ты сидишь на мешке с картошкой и молчишь?
На что клоун ответствовал:
- Так ведь вся страна сидит на картошке и молчит.
За это у Карандаша были лишь мелкие, можно сказать, что символические неприятности - что-нибудь вроде выговоров.
А поэтесса Э. Котляр посвятила цирку пусть короткое, но трогательное стихотворение:
Что такое цирк? Кони - фырк! Медведи - увальни, а сколько удали. Рысь - прыжок ввысь! А под куполом Бубновы - над всеми буднями! У ковра Карандаш, у него багаж: шляпчонка да собачонка!
Кстати, клоун Карандаш был тот еще затейник. Однажды он пошел на почту деньги получать. Кассирша стала возмущаться - дескать, паспорт грязный, вся фотография чернилами заляпана и в результате владелец не похож на то, что в изображено в его ужасном паспорте.
Карандаш, не долго думая, сунул в чернильницу несколько пальцев, вымазал свое лицо, после чего спросил:
- Теперь похож?
Так что посетителями цирка можно стать в любой момент.
* * *
Не менее Карандаша был популярен клоун Енгибаров. Марина Влади так описывала этого мастера жанра: "Он молод, в нем все прекрасно. Он тоже своего рода поэт, он заставляет смеяться и плакать публику - и детей и взрослых. Этот волшебник украл пальму первенства у стареющего Олега Попова и других традиционных ковровых клоунов. Он работает в минорных тонах. Никаких тортов с кремом в лицо, красных носов, полосатых штанов, огромных ботинок. Разбивая тарелки, он переключает публику с бешеного хохота на полную тишину, а потом удивляешься, что у тебя стоит ком в горле,- и вот уже люди вынимают носовые платки, чтобы украдкой вытереть слезы. Этот удивительный атлет творит чудеса на арене, и если тебе удается на несколько секунд сделать "крокодила на одной лапе", то он без видимого усилия может больше минуты оставаться в таком положении. Мы часто встречаемся в цирке в компании добряка Никулина, который так любит детей, что десятками катает их на своей машине по Москве".
Увы, великий Енгибаров умер очень рано. Сердце.
* * *
И конечно, здесь не обходилось без экзотических личностей. Хотя, казалось бы, на фоне цирковых работников чем-либо выделяться очень сложно. Но, тем не менее, и здесь были свои оригиналы. Об одном из них писал актер Евгений Весник: "После циркового представления в вольере зверей.
- Весник, ты типов разных собираешь в свою устную актерскую записную книжку. Пойдем, я тебя познакомлю с феноменальным человеком. Он сторож при животных. Васей его зовут. Ему скоро 79 лет. Все слова он говорит через букву "р", да еще грассирует - "р-р-р-р". Звучит очень эффектно и неожиданно. Невероятно смешно, когда он поет свою любимую песню "Эй-эй, ухнем", подражая Шаляпину, но все слова с обязательным "р-р-р-р". Во-он в углу видишь медведя? Жуткий баловник, просто хулиган, но талантливый артист. Шумит, рычит, фырчит, лапами пугает, цепью гремит, никого не боится. Боится только обнаженного по пояс и наступающего на него с перекатывающимися по телу бицепсами Григория Новака (популярного в середине прошлого столетия спортсмена-тяжелоатлета). Тогда замолкает, ложится на пол и покорно, заискивающе смотрит на чудо-богатыря. А уж когда к нему подходит дядя Вася и рычит на него, грассируя букву "р", мишка прижимает к голове уши, забивается в угол и боится посмотреть на рычащее "чудище".
Познакомился я с дядей Васей.
- Ты женат?
- Др-р-ра (то есть - да).
- Дети есть?
- Др-р-р-рвор-р-ре (что значит "двое").
- Любишь их?
- Др-р-р-р-ра. Нр-р-р-ро льр-р-р-р-р-р-рва люр-р-р-р-р-р-р-р-рбир-р-р-рл нр-р-ре мр-р-реньр-р-р-р-рше (что означает "но льва любил не меньше").
- Какого льва?
Дядя Вася объясняет, что был персональным сторожем циркового дрессированного льва. К концу рассказа у него появились слезы на глазах. Признался в том, что во время Отечественной войны у льва мясо воровал, благодаря чему семья дяди Васи выжила, а царь зверей Богу душу отдал.
Дядя Вася заплакал. Завыла собачка, за ней захрюкала свинья, заволновался гусь, мишка сочувственно зафыркал... Вошел Григорий Новак, напряг мышцы, и все смолкли. Мишка испуганно прилег. Дядя Вася прекратил плакать и на прощание сказал, что перед Богом чист, потому что батюшке покаялся и с давних пор в день смерти кормильца-льва раздает всему зверью мясца, рыбки и сладостей. Прощаясь со мной, тяжло вздохнул, и на выдохе у него выпорхнула стая - "р-р-р-р-р-р-р"".
Персонаж сродни описанному выше Грише из Сандуновских бань. И тоже, к сожалению, давно ушедшая натура.
* * *
Сегодня бывший цирк г-на Саламонского носит имя клоуна Ю. В. Никулина - человека, сызмальства влюбленного в свою профессию. Он вспоминал о первом посещении этого учреждения: "Никогда не забудется тот день, когда меня, пятилетнего мальчика, отец повел в цирк. Впрочем, сначала я и не знал, куда мы идем. Помню, отец сказал:
- Юра, пошли погуляем, - и при этом заговорщически подмигнул матери.
Я сразу понял - на этот раз во время прогулки меня ожидает сюрприз. Сначала мы долго ехали на трамвае, потом шли пешком. А отец все не говорил, куда мы идем. Наконец подошли к огромному зданию, у входа которого толпилось много людей. Отец, отойдя от меня на секунду (он, как потом выяснилось, купил билеты с рук), вернулся и торжественно объявил:
- Ну, пойдем, Юра, в цирк.
Цирк! Когда вошли в зал, меня поразило обилие света и людей. И сразу слово "цирк" стало для меня реальным, ощутимым, понятным. Вот он - огромный купол, застеленный красным ковром манеж, слышны звуки настраиваемого оркестра... Было так интересно! Ожидая начала представления, я не томился, как это обычно бывает с детьми. Вдруг грянул оркестр, вспыхнул яркий свет, и на манеж, покрытый красивым ковром, вышли участники парада.
В памяти остались слоны-гиганты. Теперь понимаю, что слонов выводили на арену не больше трех-четырех, но тогда мне показалось, что их было с десяток. Были и другие номера, но я их не запомнил.
А вот клоуны остались в памяти навсегда. Даже фамилию их запомнил - Барассета. Одетые в яркие костюмы, трое клоунов выбегали на арену и, коверкая русские слова, громко о чем-то спорили.
Помню некоторые их трюки. У одного клоуна танцевала ложечка в стакане.
- Ложечка, танцуй! - приказывал он. И ложечка, позвякивая, прыгала в стакане.
Клоун после этого кланялся, и все видели, что ложечка привязана к нитке, которую он незаметно дергал.
Произвел на меня впечатление и трюк с цилиндром. Из лежащего на столе цилиндра клоун вытаскивал несметное количество предметов: круг колбасы, гирлянду сосисок, двух куриц, батоны хлеба... А затем на секунду, как бы случайно, из цилиндра высовывалась чья-то рука, и все понимали: в столе и цилиндре есть отверстия, через которые другой клоун, сидящий под столом, все и подавал.
Я воспринимал все настолько живо, что, захлебываясь от восторга, громко кричал. Один из клоунов передразнил мой крик. Все от этого засмеялись.
- Папа! Папа! - затормошил я отца. - Клоун мне ответил, он мне крикнул, ты слышал?
Когда мы вернулись домой, я прямо с порога объявил маме:
- А меня заметил клоун. Он со мной разговаривал.
Мне настолько понравилось в цирке и так запомнились клоуны, что захотелось, как и многим детям, во что бы то ни стало стать клоуном".
И Юрию Никулину, в отличие от большинства детей, это более чем удалось. Правда, не без участия родителей, которые вполне серьезно отнеслись к жизненным планам мальчика, и не стали уговаривать его не заниматься ерундой, а, например, нацелиться в воинское училище или еще какое статусное место того времени. А поступили они совершенно иначе: "Из ситца с желтыми и красными цветами мама сшила мне клоунский костюм. Из гофрированной бумаги сделала воротник-жабо, из картона - маленькую шапочку с кисточкой, на тапочки пришила помпоны".
Цель, казалось бы, достигнута. Но все оказалось гораздо сложнее: "В таком виде я пошел в гости к одной девочке из нашего двора, у которой устраивали костюмированный вечер. Кто-то из ребят оделся врачом, кто-то изображал подснежник, одна из девочек пришла в пачке и танцевала. А я - клоун и понял, что должен всех смешить.
Вспомнив, что, когда клоуны в цирке падали, это вызывало смех у зрителей, я, как только вошел в комнату, тут же грохнулся на пол.
Но никто не засмеялся. Я встал и снова упал. Довольно больно ударился (не знал я тогда, что падать тоже нужно умеючи), но, преодолев боль, снова поднялся и опять грохнулся на пол. Падал и все ждал смеха. Но никто не смеялся.
Только одна женщина спросила маму:
- Он у вас что, припадочный?
На другой день у меня болели спина, шея, руки, и первый раз я на собственном опыте понял - быть клоуном непросто. А вскоре я потребовал, чтобы меня снова повели в цирк: именно потребовал, а не попросил. И меня повели.
На этот раз выступал с дрессированными зверями, со своей знаменитой железной дорогой дедушка Дуров, который показался мне необычайно добрым и благородным. Папа в тот же день подарил мне книгу В. Дурова "Мои звери". Это не только первая книга о цирке, память о первых посещениях цирка, о первом выступлении в роли клоуна, но и память об отце, который вручил мне эту книгу с трогательной надписью".
Родители Юры Никулина доверяли ему.
Правда, случился курьез. Один из друзей семейства, никакого отношения к цирку и дрессуре не имевший, был похож на Владимира Дурова как две капли воды. Увидев его, будущий великий клоун радостно запрыгал:
- Дуров к нам пришел! Дуров к нам пришел!
Гость решил разыграть мальчугана, спросил:
- А откуда ты знаешь меня?
Лучше бы он этого не делал. Юра принялся в самых мельчайших подробностях расспрашивать гостя о цирке, про который тот, ясное дело, ничего не знал. Сначала гость терпел, затем начал сердиться, раздражаться, злиться, а потом и вовсе перестал бывать в доме Никулиных.
В результате Никулин поступил в цирковое училище. А вскоре - и первая роль. Пришлось заменить в клоунаде заболевшего Карандаша: "Роль несложная: требовалось выйти на манеж и обратиться к ведущему со словами: "А сейчас я покажу вам интересный фокус. Подождите немного, я принесу из-за кулис свою аппаратуру". Сказав это, мне полагалось уйти с манежа и появиться снова только к концу клоунады для того, чтобы опрокинуть на голову одному из клоунов ведро с водой.
Помню, вбежал я в освещенный зал и растерялся. Публика сидела вокруг, и я не смог допустить, чтобы стоять к кому-то спиной. Поэтому стал вертеться на месте. Пока вертелся, забыл слова. Тогда, остановившись против ведущего с открытым ртом, я от страха замер. Старый опытный Буше сразу все понял. Он бодро спросил меня:
- Насколько мне известно, вы собираетесь показать нам фокус, но вам надо принести аппаратуру?!
- Да!!! -закричал я в отчаянии.
- Ну, тогда идите и принесите,- распорядился Александр Борисович.
За кулисами на меня накинулись артисты, ругая и успокаивая одновременно. Пока шел номер, я несколько пришел в себя и под конец клоунады, как это и полагалось, вышел на манеж и довольно бойко опрокинул на голову одному из клоунов ведро с водой. Затем снова вышел на манеж и с достоинством поклонился публике.
За кулисами меня чуть не избили, потому что ведро я надел на голову не тому, кому требовалось".
В очередной раз подтвердилось: клоунское ремесло отнюдь не шуточное и, тем более, не легкое.
Самым же священным местом для всех клоунов этого времени считалась гримуборная Карандаша: "Это была небольшая продолговатая комната с одним окном, выходящим на цирковой двор. С правой стороны стоял трельяж. Огромное в деревянной раме зеркало. На столе перед зеркалом деревянная болванка для парика. Рядом стопочка лигнина - специальной мягкой бумаги для снятия грима. Тут же большая коробка с гримом и около десятка всяких флакончиков. По стенам комнаты развешаны фотографии. Все под стеклом, аккуратно окантованные. На одной из них Карандаш в маске гитлеровца стоит у бочки на колесиках. (Бочка изображает фашистский танк.) На другой - Карандаш снят со своей любимой собачкой Пушком, на третьей он стоит в белом парусиновом костюме, с клоунским громадным портфелем.
На вешалке - несколько костюмов. Отдельно висят два пиджака: трюковый, из-под которого в нужный момент может пойти дым, и зеленый, в который вмонтированы маленькие электрические лампочки. Под Новый год в зеленом пиджаке Карандаш появился на публике. Из зрительного зала лампочки не видны. Карандаш выходил на манеж, и Буше его спрашивал:
- Карандаш, а почему ты без елки?
- А зачем мне елка? - чуть капризно и удивленно отвечал он, а сам нажимал на выключатель, спрятанный в кармане, и по всему пиджаку загорались лампочки. Они мигали, и Карандаш, будто маленькая зеленая елочка, под смех и аплодисменты зала уходил с манежа...
Вдоль стен комнаты стояли два добротных черных кофра с блестящими медными замками. Кофр - большой сундук, окованный железом, с отдельными секциями для обуви, одежды, которая может храниться в нем прямо на вешалках. На кофрах сидели две черные лохматые собаки. Они залаяли, когда я вошел.
Но самое главное - хозяин комнаты".
Клоун Карандаш и вправду был легендой.
Юрий Никулин же, в конце концов, сделал карьеру головокружительнейшую - стал директором старого цирка. И писал о нем, по ходу дела сравнивая с новым, появившимся в Москве в 1971 году: "Уютен зрительный зал Московского цирка. Пожалуй, подобный я видел только в Брюсселе, в королевском цирке. Удобно расположены места - манеж с артистами перед зрителями как на ладони. Во время выступления я всегда вижу лица, даже глаза зрителей - вплоть до последнего ряда.
Когда на проспекте Вернадского открылся новый цирк и мы... участвовали в его первой программе, то сразу оценили все преимущества родного старого цирка. Работая в новом здании, мы все время ощущали, будто что-то потеряли. Нам было неуютно. И репризы проходили хуже. Зал слишком большой. Публика сидит далеко. Ни о каком общении со зрителями (что должно быть характерным для цирка) не может быть и речи. Акустика плохая. Свет бьет сверху, поэтому лица у артистов несколько затемнены. Места для зрителей круто уходят вверх, и у публики, сидящей в последних рядах, нет ощущения высоты - работу воздушных гимнастов они видят почти на уровне своих глаз.
Неуютна и закулисная часть: маленькие гардеробные для артистов напоминают больничные палаты. Видимо, те, кто придумывал и строил новое здание, плохо знали цирк - иначе они подумали бы и о том, что артистам нужен уют, удобство для работы. Цирк, по существу, наш второй дом.
Помню, как-то при встрече со мной Карандаш спросил:
- Вы что, собираетесь в новом цирке работать?
- Да,- ответил я.
- Надо работать только в старом,- сказал Михаил Николаевич.- Новый цирк - это для зрелищ, а старый для искусства.
Пожалуй, он прав.
В старом цирке широкий проход с манежа ведет прямо к слоновнику и конюшням. В конюшнях светло. Конюхи чистят лошадей специальными жесткими щетками. Стукни такой щеткой об асфальт, и на асфальте останется квадратик пыли. И если против каждой лошади после чистки остаются десятки квадратиков - это значит, ее чистили долго и заботливо.
В слоновнике обычно стоят ящики с реквизитом. Слоны в программе работают редко, и свободное место можно использовать под временный склад. А вот конюшни никогда не пустуют. Лошади, ослики, пони, дрессированные козы и даже коровы гораздо чаще заняты в программе. Для каждой лошади - отдельное стойло, к которому прибита фанерка с кличкой: "Буран", "Марс", "Орлик", "Буян"... В одном из этих стойл когда-то занимал место и Агат, удар копытом которого чуть не стоил мне жизни.
В самом дальнем углу конюшни в клетках - собаки. Обычно их клетки отгораживают от прохода щитами и ящиками. Но все равно, кто бы мимо ни прошел, за загородкой начинается несусветный лай. Собак кормят в определенные часы, регулярно чистят, выводят гулять и ежедневно репетируют с ними. Конечно, жалко, что держат собак в клетках, но иначе нельзя. Это рабочие собаки. И если их не держать в клетках, они разбалуются, перестанут работать...
Интересно наблюдать смену поколений. Отец и мать работают в цирке. Их дети с малых лет начинают репетировать, а потом принимают участие в номере. В двадцать лет это уже профессиональные артисты, и родители начинают им помогать, ассистировать, следить за реквизитом. Никого в цирке не удивляет, что отец или мать - ассистенты в номере у сына. Это в порядке вещей.
Цирк живет круглосуточно. За два часа до начала спектакля в длинную узкую комнату под зрительными рядами приходят женщины. Неторопливо отложив сумочки, сетки с продуктами, они переодеваются в форменную одежду - красные кофточки и юбки. Это билетеры и контролеры. Прежде чем пустить публику, они должны открыть все двери, проветрить зал, протереть влажной тряпкой каждое кресло (за время репетиции сколько пыли налетело на них!) и уже потом впустить зрителей.
Билетершами в основном работают пожилые женщины. Когда я пришел в цирк, в студию, то застал еще Ермакова, единственного мужчину-билетера, неизменно стоявшего в центральном проходе. Седой, степенный, уже старый мужчина, он всегда особенно вежливо, с легким поклоном встречал входящих зрителей, указывая, куда кому садиться. Своей фигурой Ермаков придавал цирку парадность, солидность, значимость. Давно уже нет в живых старого билетера, и, как бы по наследству продолжая его работу, ежедневно приходит в цирк его дочь.
Пользуется ли программа успехом? В первую очередь об этом узнают билетеры. Они всегда в гуще зрителей и слышат, что говорят люди после представления".
А сегодня "старый" цирк и вовсе носит имя Юрия Никулина. Вполне, надо сказать, по справедливости. Что бы там на этот счет ни думали покойные Волошин и Цветаева.