Сомнительная любовь к картошке
Многие современники утверждают, что любимым блюдом Сергея Александровича была вареная картошка. Не исключено. Но также не исключено, что эта любовь - часть его имиджа. Есенин нередко бравировал своим деревенским происхождением.
При этом, конечно, умалчивал, что его дед, Федор Андреевич Титов был одним из самых богатых жителей села Константинова - владел баржами в Санкт-Петербурге, занимался грузовым речным извозом. С каждого крупного заработка проставлялся - выкатывал перед избой бочонки с алкоголем. Много жертвовал церкви, а напротив своего дома выстроил кирпичную часовню с соломенной крышей.
Есенин выжимал из своего происхождения по максимуму. В том числе и в стихах. Вот, например, стихотворение "В хате":
Пахнет рыхлыми драченами, У порога в дежке квас, Над печурками точеными Тараканы лезут в паз. Вьется сажа над заслонкою, В печке нитки попелиц, А на лавке за солонкою Шелуха сырых яиц. Мать с ухватами не сладится. Нагибается низко Старый кот к махотке крадется На парное молоко.
(На всякий случай поясним. Драчена - нечто вроде запеканки из пшенной каши с яйцами.)
Оладьи, баранки, капуста, квас, брага и прочие простонародные лакомства то и дело встречаются в есенинских произведениях.
Взять, к примеру, поэму "Песнь о великом походе":
Чтоб шумела рожь И овес звенел, Чтобы каждый калачи С пирогами ел.
А вот стихотворение "Голубень":
Тянусь к теплу, вдыхаю мягкость хлеба И с хруптом мысленно кусаю огурцы...
Огурцы, кстати, он действительно любил. И, вероятно, не только за вкус, но еще и за звук. Анатолий Мариенгоф вспоминал о Есенине: "Хрупнул в зубах огурец. Зеленая капелька рассола упала на рукопись. Смахнув с листа рукавом огуречную слезу".
А Василию Каменскому Есенин посвятил четверостишие:
Квас сухарный, квас янтарный, Бочка старо-новая. У Васятки у Каменского Голова дубовая.
Щи и каша
Впрочем, Сергей Александрович и вправду любил русские щи. А также гречневую кашу, которую он называл по-деревенски - черной кашей. В Константинове ее делали в русской печке, в чугунке.
Вместо щей мог быть борщ. Его превосходно готовила вторая жена поэта, одесская уроженка Зинаида Райх.
Мать же Сергея Александровича делала своеобразное яблочное печенье. Это, фактически, был яблочный пирог, порезанный на дольки. Печенье почему-то называли венским.
Сало. Поэт Лев Повицкий писал, как Есенин разгуливал по тульскому базару и восхищался: "Да ты посмотри, мил человек, что за сало! Не сало, а масло! Эх, у нас бы в Москве такое сало!"
А вот кавказская еда поэту не понравилась. Чересчур острая.
Кстати, в 17 лет Есенин стал вегетарианцем. Писал приятелю, Григорию Панфилову: "Я бросил есть мясо, рыбы тоже не кушаю, сахар не употребляю".
Впрочем, ничего удивительного в этом нет. В то время вегетарианство было в моде. А Есенин, к тому же, был увлечен Львом Толстым, в том числе и его философией. Лев же Николаевич был своего рода иконой этого движения. Практически в каждой вегетарианской столовой был вывешен его портрет. Иногда в полный рост - видимо, чтобы показать поджарую фигуру вегетарианского кумира.
Вообще же Есенин любил вкусно поесть. Его близкий друг Анатолий Мариенгоф вспоминал: "Питались мы с Есениным в одном подвальчике... Рыжий повар всякую неудобоваримую дрянь превращает в необыкновеннейшие пловы, бефы и антрекоты.
Фантасмагория неправдоподобнейшая...
Ели и плакали: от чада, дыма и вони".
Тогда Есенин заявил :
- Сил моих больше нет. Вся фантасмагория переселилась ко мне в живот.
И приятели перебрались в другое место - где подавали "нежное мясо жеребят".
А иногда поэт буквально играл с едой в своих стихах:
Небо сметаной обмазано, Месяц как сырный кусок.
Правда, потом признавался:
Только не с пищею связано Сердце, больной уголок.
Будни пречистенского особняка
Считается, что любимым вином Сергея Александровича был рислинг. Впрочем, когда он жил на Пречистенке, в особняке Айседоры Дункан, он коротко приказывал своей возлюбленной:
- Шампань!
И она, покорная, бежала за шампанским.
Это не был специальный перевод слова "шампанское" для Айседоры. Есенин при любых обстоятельствах называл его шампанью.
Шампанское в особняке Дункан имелось. Больше того, в штате танцовщицы трудилось пара поварих. Хуже было с продуктами - большей частью картошка. Та самая, любовь к которой Есенину приписывали.
Приемная дочь Айседоры Дункан вспоминала: "Они подавали к столу украшенные гербами, чеканкой и гравировкой серебряные тарелки и угощали такими блюдами, как картофель, жаренный в масле (соте), картофель "Новый мост", суфле, картофель "Лионский", картофель "Булочник", крестьянский, жаренный в духовке, отваренный на пару, пюре на козьем молоке, взбитое, винегрет и т.д. и т.п. А когда их профессиональные умственные способности полностью истощались от придумывания новых способов, они приносили к столу на тяжелых, аристократических серебряных блюдах картошку в мундире!"
Иногда к картошке присоединялись консервированные супы и какие-то подозрительные мармелады. Это уже было пиршество.
Правда, со временем дело наладилось. И Мариенгоф описывал совсем другую трапезу: "Садимся, бывало, ужинать. Изадора выпивает большую граненую рюмку ледяной водки и закусывает килькой. Потом выпивает вторую рюмку и с аппетитом заедает холодной бараниной, старательно прожевывая большие толстые куски".
Кроме того, в есенинском меню того периода присутствовали рябчики и глухари, моченая брусника, ромовые бабы и мороженое.
Водки, впрочем, хватало всегда. Для Сергея Александровича это было важно.
Похождения пьяного поэта
В 1922 году поэт писал другу Мариенгофу из бельгийского города Остенде: "От изобилия вин в сих краях я бросил пить и тяну только сельтер".
Вообще, поездка по Европе и Америке - своего рода подарок Айседоры Дункан - оказалась неудачной. Внешне все было прекрасно. Приемы на высочайшем уровне, роскошные отели, щедрый стол. Мэри Дести, подруга Дункан, описывала одно из берлинских застолий: "Подали обед, и мне показалось, что мы съели столько, сколько хватило бы, чтобы несколько недель кормить полк. Но это была только запевка к настоящему пиру... Суп, рыба, пожарские котлеты и прочие блюда следовали одно за другим с соответствующими винами. Несколько гостей уже начали сползать со стульев".
Но Есенин постоянно напивался и скандалил, стаскивал со столов скатерти вместе с изысканными блюдами и винами. Айседора закатывала истерики. А бывало, сама напивалась. Водку она пила не из рюмок, а исключительно из стаканов. Научилась в России.
В результате конфликты с властями, непредвиденные расходы, скверное самочувствие и настроение. Правда, на некоторое время Сергей Александрович действительно перестал пить.
Но, вернувшись в СССР, он произвел на того же Анатолия Мариенгофа более чем удручающее впечатление: "Есенин опьянел после первого стакана вина. Тяжело и мрачно скандалил: кого-то ударил, матерщинил, бил посуду, ронял столы, рвал и расшвыривал червонцы. Смотрел на меня мутными невидящими глазами и не узнавал".
Время от времени поэт придумывал различные уловки. Например, никому не давал пить пиво из своей бутылке. Ему казалось, что так он может вести твердый счет.
Конечно, это не спасало.
И снова похождения пьяного поэта
Тетушка Галины Бениславской, бывшей одно время возлюбленной Есенина, писала своей племяннице: "Ездила в Москву моя знакомая и повезла тебе подушечку... Там была какая-то Катя Есенина, по-видимому, родственница известного пьяницы, и этот последний тоже был в комнате твоей. Фу, какое омерзенье, что у тебя бывают люди из купеческой среды, пьяницы".
Тетушка пыталась соблюсти некую объективность, даже посетила выступление Есенина. Но вышло только хуже: "За 25 копеек кто-то мне предложил пойти послушать пьяного стихотворца. Я пошла и услыхала, как пьяный человек плевался во всех, ругал Ахматову, Тургенева, хвастал своими победами над женщинами (мол, легкость побед мне не доставляет удовольствия) и, конечно, осуждал хороших женщин. Пьяница кого-нибудь еще осуждает!".
Сергея Александровича постоянно арестовывали. К примеру, как-то раз в 1923 году он сидел в пивной с приятелями - Ганиным, Клычковым и Орешиным. А за соседним столиком пребывал в одиночестве некто Марк Роткин. Скучающий Марк Роткин стал прислушиваться к разговору четырех поэтов, а Сергею Александровичу это не понравилось.
- Плесните ему пива в ухо, - во крикнул Есенин.
Этот призыв, в свою очередь, не понравился Роткину. Он сходил за милиционерами и заявил, что бунтари-поэты обсуждали тут новую власть, притом не в самых лестных выражениях.
Даже когда зимой 1923-1924 годов Есенин лежал в нервной лечебнице, он все равно умудрялся дать всем дрозда. Попал пьяный в милицию. Протокол сообщал: "Допрошенный по сему делу, по вытрезвлении, неизвестный назвался гражданином Есениным Сергеем Александровичем, проживающим в санатории для нервнобольных, Полянка, дом 52: "Виновным себя ни в чем не признаю. Я вышел из санатория, встретился с приятелями, задержался и опоздал в санаторий, решил пойти в кафе, где немного выпил и с тех пор ничего не помню, что я делал и где был"".
В действительности, он сначала подрался с посетителями, а когда прибыли дворники и милиция, набил физиономии милиционерам и дворникам.
Непросто складывались у Сергея Александровича отношения с алкоголем.
Незадачливый ресторатор
При всем при том Сергей Есенин на протяжении четырех лет был ресторатором. Правда, и в этом деле все у него шло через пень-колоду. В 1920 году он открыл "столовую". Так заведение фигурировало в документах. В действительности это было кафе имажинистов под названием "Стойло Пегаса". Находилось оно на Тверской, рядом с Тверским бульваром.
Здесь проходили всевозможные концерты, чтения стихов, литературоведческие лекции и прочие культурные мероприятия. Но и кормили, и поили тоже.
Есенин был радушен. Любил потчевать гостей. Поэтесса Надежда Давыдовна Вольпин писала: "В "Стойле Пегаса" идет застолье. Вино, салаты, мясные блюда. Сергей ревниво следит, чтобы я "за разговором не забывала о еде". Но сам едва притрагивается к закускам".
Увы, не все ценили эту щедрость. Анна Гавриловна Назарова, редактор, вспоминала: "Я хорошо помню это стадо, врывавшееся на Никитскую часов около 2-х - 3-х дня и тянувшее "Сергея" обедать. Все гуртом шли обедать в "Стойло". Просили пива, потом вино. Каждый заказывал, что хотел, и счет Есенина в один вечер вырастал до того, что надо было неделю не брать денег, чтоб погасить его. Напоив С. Е., наевшись сами, они, более крепкие и здоровые, оставляли невменяемого С. А. где попало и уходили от него".
Действительно, Есенин напивался быстро, часто раньше всех. Бывало так, что собутыльники-поэты, чтобы он им не мешался, запирали хозяина "Стойла" в холодном подвале и продолжали пировать за его счет. Сергей Александрович потом лечился не только от похмелья, но и от простуды.
А в 1924 году "Стойло Пегаса" прогорело окончательно.
Из книги: Алексей Митрофанов, "Любимая еда русских писателей".