Стена Цоя: самая известная арбатская стена

"Но я хочу быть живым"

В 1990 году погиб Виктор Цой. Он ехал по трассе "Слока-Талси" (Латвия) и, по основной версии, уснул за рулем.

Стихийный мемориал на месте гибели Виктора Цоя.
Стихийный мемориал на месте гибели Виктора Цоя

Цою было всего 28 лет. К этому времени он успел стать культовым музыкантом, сняться в культовом фильме "Игла" и вообще сделаться одним из символов своего времени. Его песня "Хочу перемен!" ("Перемен! Мы ждем перемен!") сделалась гимном второй половины восьмидесятых годов, когда жизненный уклад действительно стремительно менялся.

Формально его биография соответствовала знаменитому лозунгу западных рок-музыкантов шестидесятых-семидесятых годов: "живи быстро, умри молодым". Но на этот лозунг еще в 1981 году ответил Борис Гребенщиков в песне "Герои рок-н-ролла" или "Молодая шпана":

"Жить быстро, умереть молодым" -
Это старый клич; но я хочу быть живым.

Одно из существенных отличий русского рока восьмидесятых состояло в том, что эти ребята не были пресыщены буржуазными мещанскими ценностями. Они, условно говоря, еще не выпили свою цистерну колы. Больше того, эту цистерну им только начали подгонять.

Умирать было преждевременно. Поклонники Виктора Цоя это прекрасно понимали и искренне скорбели по своему безвременно ушедшему кумиру.

Как все начиналось

Виктор Цой погиб 15 августа. Его московские поклонники сразу же стали собираться у восточной стены дома 37 по Арбату, в начале Кривоарбатского переулка. Это была стена бывшего флигеля усадьбы Хованских, и к биографии Цоя она не имела никакого отношения. Просто на пешеходном Арбате с утра и до вечера обреталось немало фанатов певца. Вот они и выбрали для своего поминального клуба этот относительно укромный уголок.

По легенде в день гибели кто-то вывел на этой стене: "Сегодня трагически погиб Виктор Цой". Через несколько минут под этой надписью появилась другая: "Цой жив!". Так и пошло.

Впрочем, фанаты Цоя собирались тут и раньше. И не только собирались, а использовали саму стену в качестве социальной сети - обменивались информацией о квартирниках, вписках и прочих забытых реалиях тогдашнего андеграунда. Только после смерти Цоя здешняя жизнь стала во много раз активнее.

Тут пели под гитару песни Цоя. Слушали записи его концертов. Разрисовывали стену. Знакомились. Влюблялись. Расставались.

В основном это были тинейджеры, одетые в черное. Одновременно и цвет траура, и любимый цвет самого Цоя.

Первое время толпа заполняла весь исток Кривоколенного переулка и частично выплескивалась на Арбат. Изрисованы были не только стена, но и асфальт перед ней. Именно тогда возникло неофициальное название - Стена Цоя.

Но после того, как отметили сороковины, людей стало значительно меньше. К тому же наступил октябрь - месяц довольно прохладный в Москве. И в дальнейшем здесь все подчинялось сезонности. Под летним солнышком бурлила жизнь ("И пусть у гробового входа / Младая будет жизнь играть", Пушкин). А с зимнюю стужу Кривоарбатский пустел.

Главное преимущество Стены

Отец певца, Роберт Максимович Цой говорил: "Наличие в Москве такой стены памяти, настоящего народного мемориала, имеет для меня значение, мне это важно".

Примечательно, что в Петербурге - родном городе Виктора Цоя, в котором музыкант, за исключением многочисленных поездок, провел всю свою жизнь - подобной стены нет. Правда, там ее роль выполняет могила певца на Богословском кладбище. Именно рядом с ней собираются его питерские поклонники.

Зато Стены Цоя есть во многих других городах. По аналогии с первой, арбатской, это именно стены.

Время от времени со Стеной Цоя кто-нибудь начинает бороться. То коммунальные службы, то власти, то активисты всяческих общественных движений. Но это на то и стена, что победить ее в принципе невозможно. Можно только закрасить рисунки и надписи. Но наутро они появляются снова. А заодно и ритуальная пепельница - в ней принято оставлять зажженные надломленные сигареты.

А вот идею поставить здесь памятник Цою не поддержали ни противники, ни сторонники стены. Первые полагают, что он памятника не заслужил, а вторые - что для Цоя это было бы чересчур официозно.