До войны Раушен, нынешний Светлогорск был вторым по популярности (после Кранца, естественно) восточнопрусским курортом. Хотя его история более древняя. Уже в 1841 году здесь вышел первый номер курортной газеты "Гостеприимный раушенец". В 1848 - закончена эксплуатация старинного янтарного карьера промышленника Дугласа. В 1900 - открыта железнодорожная станция "Раушен-Орт" (ныне - "Светлогорск-1"). В 1904 - выстроен деревянный Граф-Кайзерлинг-променад. В 1906 - открыта железнодорожная станция Раушен-Дюне" (ныне - "Светлогорск-2").
До сороковых годов прошлого века это был элитный и довольно дорогой восточно-прусский курорт Раушен. Раушен жил в атмосфере нескончаемого праздника. Променадные концерты, фейерверки, длинные гирлянды электрических иллюминаций.
* * *
Купален в довоенном Светлогорске было три - мужская, женская и общая, семейная. Купались в специально отведенные часы - с восьми утра до часу дня и вечером, с пятнадцати до восемнадцати. А с пятнадцати и до шестнадцати купаться разрешалось и обслуживающему персоналу.
Господа курортники следили за своим здоровьем, избегали самого активного, "вредного" солнца.
Атмосфера была чопорной и респектабельной. Купание, лежание под солнцем и сидение в корзинке. Все. Никаких там пляжных волейболов и иных спортивных игр - все это позволялось рядышком, на ипподроме. Здесь же осуждалось даже пение и громкий разговор. Разве что непослушные мальчишки нарушали эту пляжную идиллию - вооружались прохудившимися мячиками из резины, прятались под пирсом и оттуда брызгались в прогуливающихся бюргеров морской водой.
Девочки не хулиганили. Они старались походить на своих мам - добропорядочных, немного скучноватых фрау. Иной раз перебарщивали. Случалось, что какую-нибудь маленькую фройляйн родители пошлют за устрицами (а в то время балтийские устрицы были весьма популярны), а она спустя минут пятнадцать радостно притащит золоченую тарелку всего-навсего с тремя или же четырьмя морскими гадами.
- Где же остальное? - спросят удивленные родители.
- Взяли в залог за тарелку, - ответит девчушка.
Тут только до родителей дойдет, что их золотокудрый отпрыск был не в обычной устричной палаточке, а в дорогущем и роскошном ресторане.
* * *
Вечерами же устраивали красочные шоу. Г. Мушлин вспоминал о них: "Иллюминация на береговом обрыве - как правило, совмещенная с фейерверком, - привлекала, наряду с проживающими в городе курортниками, значительное число кенигсбержцев. Земландская железная дорога доставляла множество любителей зрелищ еще с утра. Приобретая дешевые билеты выходного дня, они успевали и позагорать, и искупаться. Вечером же спускались по серпантинному спуску или по канатной дороге, не забыв предварительно бросить взгляд с обрыва на морскую синь - неписанное правило гостей курорта. Далеко на западе, на узенькой, выдающейся в море полоске суши приветственно светились огоньки Брюстерорта (маяка - АМ.). В музыкальном павильоне на променаде выступала военная капелла, легко одетые загорелые люди широкими рядами прогуливались туда и сюда, погруженные в беседу или внимающие музыке. На мостике собирались непринужденными группами или, перегнувшись через перила, следили за набегающими волнами.
Длинной вереницей сидели отдыхающие на скамье, тянувшейся вдоль всего променада графа Кайзерлинка, предаваясь блаженному созерцанию и ожиданию темноты, так как зенитом вечера должна была стать иллюминация на береговом обрыве. Она включалась разом, некоторое время спустя после захода солнца. Обширным кольцом... сверкали разноцветные огни. К морю, до променада спускались гирляндами замкнутые светящиеся цепи. Повсюду раздавались изумленные ахи и охи, народ останавливался, восхищаясь преображенным цветными огнями ландшафтом. С уважением отзывались зрители о сложной работе по установке многочисленных ламп на обрывах и вершинах деревьев. На море безмятежно покачивались рыбацкие лодки, тоже украшенные лампионами. Все ждали пика вечерней программы: фейерверка".
Впрочем, сам фейерверк был удовольствием сомнительным: "С наступлением полной темноты гуляние постепенно прекращалось. Публика собиралась или на Вершине Венеры или на пляже, в зависимости от места проведения фейерверка. Иллюминация и гирлянды выключались, и это служило знаком для первого залпа - было видно, как пиротехники со своими факелами, как светлячки, взбирались на специальные мачты и ракетные батареи. "Солнечные кольца", взлетающие кверху крутящиеся "кометы", "водопад", "золотой дождь и многие другие пиротехнические трюки производили неизгладимое зрительное и слуховое впечатление. В довершение всего звучала обязательная ракетная канонада, в воздухе и на земле поднимался сущий ад: несмолкаемый треск сопровождался вспышками огня и сильным дымом. Многократное эхо раздавалось над морем. Наградой пиротехникам были бурные продолжительные аплодисменты. Затем иллюминация включалась вновь, и все отправлялись на концерт в музыкальный павильон на пляже".
* * *
А впрочем, очаровывали сами здешние места. Историк Грегоровиус, будучи в теплом итальянском городе, с тоскою вспоминал о них: "На замландском берегу я редко видел бросающиеся в глаза фигуры работающих художников, однако же богатейшие красоты пейзажей Большой и Малой Косы превосходят величием и великолепием своих форм все, чем обладает это Латинское побережье. Может быть, им не хватает только очарования теплых красок. Цвет моря в часы прилива у нас нередко пронзительно яркий, жесткий или глухой; в нем нет той тонкой дымки, того светового тумана, той магической игры оттенков и переливов, того взаимопроникновения нежных, мерцающих вспышек света, той смарагдовой светозарности эфира, как здесь".
Он говорил о земландских курортах: "...Пока светит послеполуденное солнце, все приходит в движение, чтобы "устроить прогулку"... Дорога скоро покрывается облаками пыли - повозка едет за повозкой, изредка появляются городские экипажи... Четыре маленьких зверя неописуемой породы, которую вряд ли сможет установить натуралист, тянут шестиместную телегу, в той же мере неописуемого устройства, на которой в невообразимой спешке заняли места двенадцать или двадцать отдыхающих... Отчасти фантастические наряды повышают притягательность этой сцены.
Пляжная жизнь для кенигсбержца одновременно и карнавал, где он ощущает желание внезапно преобразиться. Одним махом меняется весь гардероб. Фрак, атласный жилет, шелковое платье и шляпа остаются висеть в шкафу в городе. Мать семейства упаковывает поношенные вещи, ведь "это подойдет для природы". Вашего лучшего друга, рантье Гольдмайера, которого еще восемь дней назад Вы видели едущим в оперу, разодетым, словно маркграф, сегодня на пляже Вы снова встречаете как оборванца. На нем поношенная тужурка и внешне непригодные штаны, ведь это достаточно хорошо подходит для сельской местности. Мадам Гольдмайер, которую Вы видели на выставке искусств в ослепительном туалете, ...на пляже носит скромное коричневое платье из камвольной пряжи и поношенные лайковые перчатки; но ее интересные красавицы-дочери одеты в светло-красное, а всеми любимые пастушьи шляпки с развевающимися лентами дерзко сидят на их головках. Старые демонстрируют экономию, молодые - романтику. Советник по вопросам коммерции становится Робинзоном, профессор - Диогеном, юный регирунгсрат - Ринальдо, директор гимназии - красивым швейцарским мальчиком, пастор становится диким человеком - на теле нашитая накидка да сук дерева в руке, а художник и поэт позволяют оплетать шляпы розами и цветущим вереском.
...На земландских водных курортах все в действительности образует одну большую семью. Гости знакомы уже многие годы и вновь находят друг друга как добрых друзей, в одной и той же местности, которая приятно связывает родное и чужое. Влияние чарующего ландшафта, совместного наслаждения (ведь больных там почти больше нет) и избавительной жизни на природе объединяет всех и стирает даже различия политических партий. Земландское лето у воды - это большой кенигсбержский и только обывательский семейный праздник. Большинство гостей все же кенигсбержцы, ведь лишь небольшое количество признается, что они из провинциальных городов. Разумеется, в отдельных местах неизбежно скапливается также и мещанство, в так называемом постоянном составе, маленькими семейными группами, у которых есть свои стереотипные склонности, что образует забавную противоположность целому. Среди них также есть семьи, известные как мастера поесть, использующие природу лишь как украшенную цветами настольную скатерть, на которой, доставляя первобытное удовлетворение, можно поглотить своего каплуна.
Лишь один город Кранц, лежащий на отдаленной Куршской косе, имеет репутацию чопорной светскости".
* * *
И уж, конечно, здесь существовали свои байки и предания. Вот, например, одно из них: "В 1433 году в море... рыбаки выловили водяного в одежде епископа, с епископской шапкой на голове и даже с жезлом.
Не понимая, как относится к подобному чуду, они посадили водяного в бочку и отвезли в столицу. К бочке сбежался весь цвет Ордена.
Магистр и несколько епископов попробовали заговорить с водяным, но тот не понимал их, и только грустно смотрел прозрачными глазами. Его пытались кормить, угощая то рыбой, то мясом. Он ничего не принимал.
Несколько дней орденское начальство старалось объясниться с водяным, но, видя, что из этого ничего не получается и бедняга только чахнет на глазах, решило отпустить его в родную стихию.
Водяного отвезли туда же, где и выловили. Он очень обрадовался, почуяв воду, и, едва оказался в море, истово перекрестился, почтительно поклонился земландскому епископу... и навсегда пропал в волнах.
Ни до того, ни после того похожих случаев здесь никто не наблюдал".