Поэт и выпечка
У Бориса Пастернака есть четверостишие:
Как видишь, уезжает викинг, Живи счастливо, пей кумыс, Пей молоко и с ним грызи Кинг И постулируй. Твой Борис.
И под ним пояснения: "А Кинг - это такие черные Альбертики у Эйнема".
Это послание посвящено другу детства Александру Штиху. Они одно время обменивались такими приветами. А альбертиками называли сухое печенье. Как правило, круглое. Фирма "Эйнем" выпускала альбертики под названием "Кинг".
По всей видимости, и сам Пастернак, и Штих любили грызть эти альбертики. Иначе с чего бы им взяться в этом своеобразном стишке.
В стихотворении "На ранних поездах" поэт писал:
Потомство тискалось к перилам И обдавало на ходу Черемуховом свежим мылом И пряниками на меду.
А вот стихотворение "Следы на снегу":
Луна скользит блином в сметане, Все время скатываясь вбок. За ней бегут вдогонку сани, Но не дается колобок.
Видимо, Пастернак испытывал симпатии к любой выпечке.
Сосиски в харчевне
Вообще же Борис Леонидович был равнодушен к еде. Она занимала в его жизни очень мало места. Ел он немного, был худощавым.
Повседневное меню поэта вызывающе скудно. Изо дня в день - одно и то же. Скромный завтрак. Не менее скромный обед. Суп за обедом Борис Леонидович съедал очень быстро, явно не успевая насладиться этим блюдом. На ужин - холодное вареное мясо с мацони.
Заваривал себе довольно крепкий чай и пил его все время из одной и той же чашки - с синей полосой, тоже довольно скромной.
Ольга Фрейденберг, двоюродная сестра поэта, возмущалась. Дескать, она любила всяческие утонченные блюда - черепаховые супы, мясо с кровью, кондитерские кремы, дорогое вино. А Пастернак, встретившись с ней во Франкфурте-на-Майне, угощал ее "в какой-то харчевне сосисками".
Когда после долгой разлуки к Пастернаку приехали из-за границы супруга и сын, он встретил их "праздничным" ужином - остывшей картошкой с селедкой.
Год был, кстати, совсем не голодный - 1931-й.
При этом Борис Леонидович запросто принимал участие во всевозможных званных и парадных ужинах, которых тогда было множество. Вместе со всеми ел и пил, говорил тосты и читал стихи. Но этот факт еще больше подчеркивает полное равнодушие Пастернака к еде.
Как в старом советском анекдоте: "могу копать, а могу не копать".
Случай с Корнеем Чуковским
Столь же равнодушен Пастернак был к алкоголю. Мог пить, а мог не пить. Известен такой случай. Когда в 1958 году стало известно о том, что поэту присудили Нобелевку, он устроил у себя на даче в Переделкине скромное торжество. Но вино все же было.
По-соседски - поздравить - зашел и Чуковский. Он-то как раз не пил принципиально. Но Борис Леонидович был так радушен, чуть ли не сам вложил рюмку в руку Корнея Ивановича. Отказать счастливому хозяину было положительно невозможно.
Чуковский поднял рюмку. В этот момент появились фотографы и стали снимать. Так появилась единственная фотография непьющего Чуковского с рюмкой вина в руке. На даче у Пастернака.
Вероятно, это был заранее спланированный розыгрыш. Но, строго говоря, это не розыгрыш с вином. На месте рюмки могло оказаться что угодно. Камень, ножницы, бумага. Дрессированный пингвин, розовый марсианин. Вино тут вторично, и дело не в нем.
Мастер гастрономических образов
Тем более удивительно, что Борис Леонидович довольно часто использовал в своем стихотворчестве гастрономические ассоциации. В стихотворении "Петухи" он сравнивает летний дождь с процессом варки щей:
Всю ночь вода трудилась без отдышки. Дождь до утра льняное масло жег. И валит пар из-под лиловой крышки, Земля дымится, словно щей горшок.
На всякий случай, поясним. В Российской кулинарии использовалось огромное количество сортов растительного масла - ореховое, подсолнечное, коноплянон, оливковое и так далее. А льняное выделялось тем, что пахло свежей травой.
В стихах настоящего мастера не бывает случайностей - каждое слово здесь на своем месте.
Их много. Им немыслим счет. Их тьма. Они шумят в миноре. Прибой, как вафли, их печет. -
это, естественно, про волны.
А в стихотворении "Баллада"
...поле отхлебывало Из черных котлов, забываясь, Лапшу светоносного облака.
И таких примеров - множество.
Как, впрочем, и простых гастрономических упоминаний.
Гремели блюда у буфетчика. Лакей зевал, сочтя судки.
На пароходе пахло кушаньем И лаком цинковых белил.
Лист смородины груб и матерчат. В доме хохот и стекла звенят, В нем шинкуют, и квасят, и перчат, И гвоздики кладут в маринад.
Бутербродов насовали, Яблок, хлеба каравай. Только станцию назвали, Сразу тронулся трамвай.
Кстати, Валентин Катаев уверял, что сам поэт издали был похож на стручок черного перца.
Трудолюбивый огородник
На своей переделкинской даче Борис Леонидович занялся огородничеством. Эту мысль ему подбросил сосед - тоже писатель, Борис Пильняк. Если не было других дел, то Пастернак до обеда писал, а после обеда принимался огородничать.
Борис Леонидович выращивал картошку, морковь, кабачки, помидоры, капусту. Тут же росли яблони. Все самое элементарное, никакой экзотики.
Капусту он тоже заквашивал сам.
Пастернак описывал свое копание в переделкинской земле:
У нас весною до зари Костры на огороде, - Языческие алтари На пире плодородья... Я за работой земляной С себя рубашку скину, И в спину мне ударит зной И обожжет, как глину.
Корней Чуковский писал уже после смерти Пастернака: "в жаркие июльские дни мне так странно проходить мимо его огорода и не видеть, как он, оголенный до пояса, хлопочет над посаженной его руками картошкой, а солнце нещадно палит его спину и бронзовую крепкую грудь".
Вероятно, Борис Леонидович любил все эти фрукты и овощи. Иначе не стал бы так с ними возиться. Но вполне мог бы, наверное, обойтись и без них.
Из книги: Алексей Митрофанов, "Любимая еда русских писателей".