В доме 11 по Старопименовскому переулку размещался известный в свое время литературный салон Сушковых. Тютчев иронизировал: "Салон Сушковых, если и не первый в Европе, то уж, конечно, один из самых многолюдных, а околоток, в котором находится дом, очень напоминает парижский пригород, но столь убог и больше похож на деревню".
Он же писал: "В Москве… я видаю… в две недели больше развитых людей, чем в Петербурге за шесть месяцев. Надо сознаться, что салон Сушковых положительно приятен".
Загоскин же был более словоохотлив: "Николай Васильевич Сушков и жена его Дарья Ивановна были старые приятели моего отца. Люди небогатые, они жили весьма скромно в маленьком наемном доме, стоящем уединенно на дворе в одном из переулков Тверской близ Старого Пимена…
Сушковы редко выезжали в свет, но зато по вечерам ежедневно у них собиралось несколько человек из разных слоев общества: представители московской интеллигенции, придворные, чиновные люди, писатели, профессора и художники, - все приезжали к ним запросто, без церемонии, довольствуясь чашкою чая и одною лампою, освещавшею их скромную гостиную…
Николай Васильевич, маленький, живой, седенький, имел свежее румяное и предоброе лицо, окаймленное большими седыми бакенбардами… Он был человеком старого покроя, вежливый, благовоспитанный, но чрезвычайно болтливый и слишком много говоривший о своих сочинениях, что вполне замечала и понимала его умная жена Дарья Ивановна… Она если и не обладала талантом своего брата (поэта Ф. Тютчева - АМ.) и не писала стихов, то разговор ее был столько же пленителен, увлекателен и поучителен… Раз в год, на именины Сушкова, все знакомые приглашались на большой раут: в этот вечер масса гостей наполняла небольшие комнаты их дома, а сам именинник сиял радостным лицом и встречал каждого гостя по "номерам" словами: "Здравствуй, мой 10-й, 20-й или 100-й гость", изъявляя всем свое удовольствие, что их собралось много, как будто желая сказать: смотрите, мы люди не богатые, не чиновные, угощение у нас неважное, а вся Москва, светская и несветская, ученая и неученая, приехала к нам - значит, нас любят и уважают!"
А вот воспоминания правоведа Б. Чичерина: "Своеобразным литераурным оттенком отличался салон Сушковых. Они много лет жили в наемной квартире у старого Пимена, и весь их быт представлял что-то старомодное и патриархальное. Сам Сушков был литератор, но совершенно особенного рода, возбуждавший всеобщий смех. Одно из первых моих впечатлений в Москве было то, что вечером у Шевырева, к которому первый раз повез нас Павлов, кто-то читал помещенную в "Москвитянине" статью Сушкова, и все неистово хохотали. Впоследствии он стал ставить пьесы на театре, но и они до такой степени были нелепы и неуклюжи, что их ездили смотреть единственно для забавы. Сам он старался всех залучить к себе и с какою-то простосердечной и болтливой развязанностью прижимал к стене новичков своими разговорами о серьезных предметах. Жена его, сестра поэта Тютчева, добрая и спокойная женщина, краснела иногда за мужа и старалась освободить его жертвы; однако сама она умела заменять его болтовню только крайне бесцветным разговором о самых обыкновенных предметах, высказывая с весьма приветливым тоном ничего не значащие замечания. Но салон оживился, когда они приняли к себе племянницу, младшую дочь Тютчева, Катерину Федоровну, девушку замечательного ума и образования, представлявшую резкий контраст с добродушной патриархальностью стариков. У нее была приятная наружность, живые черные глаза; при твердом уме она была сдержанного характера, но не обладала тою женской грацией, которая служит притягательною силою для мужчин. А так как требования ее естественно были высоки, то ей трудно было найти себе пару. Она пережила стариков и умерла, не вышедши замуж".
Скромные посиделки у Сушковых посещали Толстой, Гоголь, Вяземский и множество других московских и столичных знаменитостей первого ряда. А. Т. Кузминская писала: "Это был дом, где можно встретить людей, на которых зовут гостей: литераторов, дипломатов, приехавших из Петербурга, музыкальных знаменитостей".
Здесь же проживал и актер Пров Садовский.