Московский манеж, он же агурцын квас

Манеж (второе название - экзерциргауз) был построен в 1817 году в честь пятилетия победы над Наполеоном. Автор проекта - инженер А. А. Бетанкур. 

Изначальное предназначение манежа - проводить солдатские учения. В девятнадцатом столетии солдатской жизнью и здоровьем дорожили. В непогоду строевые смотры и занятия проходили в крытом помещении. 

А москвичи и гости города охотно наблюдали за происходящим - доступ в манеж даже во время "стратегических мероприятий" был свободен.

Во второй половине девятнадцатого века вышло анонимное произведение под названием "Письмо провинциала о его приключениях в Москве". Часть, посвященная манежу выглядела так: "Еще случилось, батюшка, поутру сего дня в сумашедшем доме быть, экрезегаузе на мостовой. Окошек в нем много, ни кроватей, ни столов, ни полок. Я шел мимо и спросил, чей ето дом? Мне сказали, по-московски Агурцын квас. Я ето не понял, однако догадался, что ето сумашедший дом, потому что на ету пору целой полк с ума сошол, ходит по всему дому взад и вперед, ничево не говорят, все застучат ружбями так страшно, другие со шпагами кричат, караул, иные векрючками, то есть, фигот. А один взял боченок, вилочиной с нашу кадушку, да и забавляется, ходит, только колоть по нем палки.

А тут наехали множество господ прибогатейших, из жалости смотрят на ето, а на шляпах-то у них разноцветные ленты раздуваютца (то есть султаны). Я смотрел довольно, жалко мне стало, я ушол".

Что ж, в военных учениях и вправду есть нечто комичное.

Случались в манеже и конные игрища. При этом иной раз участвовали в них солдаты с офицерами, а иной раз и все желающие. Естественно, подобные мероприятия не обходились без несчастных случаев. Один из лесковских героев, известный всем как "очарованный странник" рассказывал:

- В Москве, в манеже один конь был, совсем у всех наездников от рук отбился и изучил, профан, такую манеру, чтобы за колени седока есть. Просто, как черт, схватит зубищами, так всю коленную чашку и выщелушит. От него много людей погибло. Тогда в Москву англичанин Рарей приезжал, - "бешеный усмиритель" он назывался, - так она, эта подлая лошадь, даже и его чуть не съела, а в позор она его все-таки привела; но он тем от нее только и уцелел, что, говорят, стальной наколенник имел, так что она его хотя и ела за ногу, но не могла прокусить и сбросила; а то бы ему смерть.

Однако же с годами манеж делался все более культурным, нежели военным и спортивным учреждением. Не удивительно - просторнейшее здание в самом центре города. К примеру, в 1867 году здесь состоялось знаменитое мероприятие, никак не относящееся к основным задачам нашего манежа. Это был концерт Гектора Берлиоза, прибывшего с гастролями в Россию. 

Берлиоз был принят "на ура". Один из слушателей излагал свои эмоции: "В голове полнейший сумбур - сумбур восторга. Представь себе зрелище. Маститый, убеленный сединами старец, с потухшими очами и неверностью движений, занял место в оркестре. С немалым трудом вскинул он палочку, и будто по ее мановению превратился в юношу, страстного и нежного, меланхолического и восторженного разом. Только что в его сухощавой согбенной фигуре была одна слабость лет и недуга, и вот уже она стала гибкостью и силой молодости. Поразительная метаморфоза творчества! Человечность и доброта - к ближнему, к людям, к миру - это и есть сила великого француза. Его страсти человечны, а человечность чутка и страстна".

Сам Берлиоз был поражен своим успехом. Он писал на родину: "Я просто не знал, куда деваться. Это самое сильное, самое громадное впечатление, которое я только произвел за свою жизнь".

Впрочем, дело отчасти было в том, что в Западной Европе "убеленный сединами старец" начал потихоньку выходить из моды, вытесняемый более молодыми композиторами. В нашей же "большой деревни" он пришелся весьма кстати.

Ближе к концу позапрошлого столетия здесь начали устраивать праздничные увеселения - действо, до этого происходившее только на площадях. Перед Пасхой, например, устраивали выступления цыганского, венгерского и русского хоров, а также вольного оркестра терских казаков. Сами братья Дуровы - клоуны Анатолий и Владимир не гнушались демонстрировать здесь своих дрессированных собачек. Очаровывали зрителей и фокусники. 

По бокам же стояли киоски со всякими благотворительными лотереями. Это когда за тысячу рублей какой-нибудь богач с огромной радостью выигрывал дешевенькую, плохонькую вазочку. Деньги же шли на помощь инвалидам, сиротам и вдовам. 

Впрочем, неизвестно, доходили эти средства до несчастных полностью или в сильно уменьшенном количестве.

На таких гуляньях были в ходу розыгрыши, и притом достаточно жестокие. Однажды, например, некто Н. Соедов, редактор журнала "Развлечения" выиграл дюжину вовсе не нужных ему мельхиоровых ложек. Увидев своего коллегу, господина Пастухова (редактора "Московского листка"), он незаметно подложил тому в карман пальто одну из ложек и завел с жертвой невинный разговор. В какой-то момент Пастухов вдруг нащупал в кармане злосчастную ложку, протянул этот столовый прибор собеседнику и в растерянности произнес:

- Коля, а ведь я ложку украл! Снеси-ка ее в буфет.

Тот согласился, но при этом подложил в карман жертве вторую ложку. И, когда вернулся, Пастухов сказал ему:

- Снес? А вот у меня другая ложка. Стало быть, я две стащил. Снеси-ка. 

Соедов повторил маневр. Когда вернулся, обнаружил Пастухова совсем в жутком состоянии. Он крутил в руках очередную ложку и при этом бормотал:

- Откуда же она? Ведь это третья… Ничего не понимаю… Возьми, отнеси. Впрочем, пойдем, я сам отдам. 

После этого была подложена и четвертая ложка. И спустя некоторое время Пастухов вдруг тихо произнес:

- Коля, ущипни меня за ухо. Ну, за руку. Возьми. Ущипни. Жив я или нет? Жив… Только ничего не понимаю. Ты знаешь, что у меня в руке? Боюсь посмотреть, а чувствую. Опять она…

С далеко уже не молодым Пастуховым чуть не приключился сердечный припадок.

А в 1899 году в манеже состоялось бесподобнейшее зрелище - карнавал клуба циклистов "Москва". Циклистами в те времена называли любителей велосипедного спорта. Сам же спорт был в диковинку, да и велосипед смотрелся более торжественно и живописно - маленькое заднее колесико и чуть не двухметровое переднее.

Словом, карнавальное зрелище сделалось чуть ли не событием года. Об этом мероприятии сохранился газетный отчет: "Карнавал начался общим выездом всех костюмированных. Последних оказалось значительное количество. 

Среди обычных маскарадных костюмов попадались и такие, которые обращали на себя внимание публики. К числу таких следует отнести: "Старый год и Новый год" (г. Докучаев с трехлетним ребенком), "Водяной и русалка" (гг. Сухонины), "Английская каретка" (гг. Шиллер), "Русская тройка" (гг. Долинин, Богачев, Царьков и m-me NN.), "Елка и Демон". Циклисты отдали вчера дань и "злобе дня": некоторые из велосипедистов вырядились "бурами" и "англичанами", другие изображали собою "мулов, зачинщиков бегства англичан при Гленкэ" (гг. Симагин и Заемщиков) и т. п. Наряду с изящными и оригинальными костюмами раскатывали по манежу и целые сооружения, с большой претензией на остроумие и оригинальность. Такими претенциозными костюмами можно назвать "Цветочную беседку" (г. Райбль), "Касса клуба циклистов "Москва" (г. Петцман), "Походная мастерская гонки "Москва-Петербург" (г. Пашков)".

Победили же "Английская каретка", "Каретка Красного Креста" и "Мулы".

Кстати, здесь же обучали и искусству управления велосипедом. Среди учеников был престарелый Лев Толстой. Нельзя сказать, чтобы искусство ему очень уж давалось. Особенно мешала одна дама, тоже из учащихся. Лев Николаевич сетовал: "У нее шляпа с перьями, и стоит мне взглянуть, как они колышутся, я чувствую – мой велосипед неотвратимо направляется к ней. Дама издает пронзительные крики и пытается от меня удрать, но - тщетно. Если я не успеваю соскочить с велосипеда, я неизбежно на нее налетаю и опрокидываю ее. Со мной это случалось уже несколько раз. Теперь я стараюсь посещать манеж в часы, когда, я надеюсь, ее там нет".

И, по обыкновению, делал философский вывод – дескать, почти неизбежен закон, по которому именно то, чего мы избегаем, нас, как правило, притягивает более всего.

Но особенную славу наш манеж снискал как выставочный зал. Он использовался в этом качестве еще задолго до советской власти. 

В 1831 году здесь выставили модель чугунного моста через Москва-реку невиданной конструкции.

В 1852 году тут проходила сельскохозяйственная выставка, которою изобразили даже на гравюре под названием "Вид выставки сельских произведений в московском экзерциргаузе".

В 1862 году в манеже проходила выставка одежды, утвари и ремесел народов, населяющих Россию.

Затем, в 1872 году здесь же прошла этнографическая выставка, для которой были специально изготовлены невиданные раньше экспонаты - манекены. Их делали из дерева, раскрашивали лица розовыми красками, вставляли желтые глаза. Одежда же использовалась подлинная - манекены наряжали в настоящие татарские, поморские, чукотские костюмы.

А в начале двадцатого века здесь же прошла Первая международная выставка автомобилей и велосипедов – два эти вида транспорта возникли приблизительно одновременно, и примерно в равной степени служили символом прогресса. 

На одной же из собачьих выставок (тут проходили и такие) всех поразил купец Михаил Хлудов. Он сидел в центре манежа в клетке вместе с дрессированной тигрицей Машкой. Для развлечения Хлудов пил стаканами коньяк (стакан у него, кстати, был серебряный), а Машка била хвостом о прутья клетки. Голова же тигрицы лежала на коленях хозяина.

А в самом конце девятнадцатого века состоялось покушение на одну из выставок. "Московский листок" сообщал: "Третьего дня, ночью, через открытое окно, по подставной лестнице, проникли в городской манеж, где находится цветочная выставка г. Золотарского, два мальчика, одетые в костюмы рукавишниковского исправительного приюта, и спрятались под террасу военного оркестра, а по окончании гулянья пробрались в павильон аллегри от детских приютов, сорвали одну доску с ценными вещами и скрылись тем же путем, как и влезли. 

Вчера, при участии чиновника детских приютов, одним из агентов сыскной полиции часть похищенных вещей найдена у одного из приказчиков гробовщика, живущего где-то на Сретенке, а остальные вещи оказались под упомянутой террасой".

Словом, цветоводу Золотарскому оставалось только поблагодарить налетчиков. Урона никакого, а рекламу создали. Ведь без этой крохотной заметки многие москвичи и не узнали бы, что именно проходит в эти дни в манеже.